Миновав второй военный КПП, Барратт прибыл к строению-3 — медицинскому центру в составе основного тренировочного комплекса. Строение-3 находилось в хорошем состоянии, в отличие от большинства других зданий, где привычным делом были недостающие половицы, отсутствующие лампочки, неработающие туалеты и бегающие по коридорам кошки — в поисках мышей, разумеется.
В строении-3 Барратт встретился со своим коллегой Шеховцовым — могучим, как медведь, человеком. Немного погодя Барратт и Шеховцов уже обсуждали медицинский протокол, изучая различия между русскими и американскими протоколами для членов космического экипажа. Внезапно дверь распахнулась, в кабинет влетел человек в форме полковника Военно-воздушных сил России и строго заявил: «Вам запрещено это обсуждать». После этого он тут же исчез, закрыв за собой дверь и не сказав более ни слова.
Барратт был ошеломлен: очевидно, этот человек подслушивал разговор двух медиков. Однако Шеховцов остался невозмутимым, будто ничего не случилось. В ходе совместной космической миссии стало очевидно, что подобный надзор был здесь в порядке вещей. На это обращали внимание и Томас Маршберн (еще один ставший затем астронавтом хирург, находившийся в те времена в России), и Майкл Фоул (который провел 145 дней на борту станции «Мир»). Причем сами русские не только не считали это странным, но и открыто признавали слежку. Майкл Фоул узнал о том, что русская администрация прослушивает разговоры служащих НАСА, от русского генерала, главы Звездного городка.
Такое положение вещей было довольно обычным для начала совместной космической программы, когда особого доверия между обеими сторонами все еще не было. Для многих людей из обеих стран холодная война так и не закончилась, и они работали со своими иностранными партнерами лишь постольку, поскольку политические лидеры дали такой приказ. Как сказал Барратт, «холодная война не закончилась мгновенно. Старые привычки долго живут».
Когда Фоул начинал тренироваться с русскими, к нему тоже относились с подозрением. Вскоре после того, как он прибыл в Звездный городок, русский начальник со своим заместителем строго проинструктировали Фоула, сказав, что ему не разрешается покидать базу, куда бы он ни направлялся. Более того, в случае, если его куда-нибудь пригласят, Фоул должен был доложить об этом начальству. Хоть Фоул и считал эту тактику крайне агрессивной, у него было своеобразное отношение к прослушиванию и слежке: «Сотрудничество работает как надо, если каждый понимает, что на уме у партнера. Генералы Звездного городка неплохо понимали нашу точку зрения, отчасти потому, что прослушивали нас. Пусть странным и противоестественным образом, но русское руководство разбиралось в нашей жизни лучше, чем наше руководство в их жизни, поскольку русское руководство могло свободно устанавливать “жучки” в зданиях, где мы жили».
Поворотный моментДля американцев, которых направляли в Россию, секретность не была неожиданностью: у НАСА есть свои средства обеспечения безопасности. Но такой уровень неприкрытого надзора был для них в новинку. Кроме того, дряхлеющая инфраструктура, старые машины, «ноль-ноль»-водители и другие культурные различия и недоразумения были помехами, которые приходилось преодолевать: многих в те дни начала партнерства это шокировало.
Отношение каждой из сторон к другой стороне, порой доходившее до неуважения, также представляло трудность. Некоторые американцы, попавшие в те времена в Россию, считали, что США превосходят Россию буквально во всем. По их мнению, США выиграли холодную войну, как выиграли и космическую гонку, первыми высадившись на Луну; кроме того, у США были прекрасные, мощные космические челноки. Эти люди считали, что США удерживают русскую космическую программу от краха, чтобы русские ученые не продали свои технологии враждебным странам. В целом русские люди и русская космическая программа были, на их взгляд, довольно примитивными. Действительно, чему могут американцы научиться у русских? Состояние Звездного городка, как и всей страны, в те времена говорило в пользу такого мнения.
К сожалению, люди, пытавшиеся «исправить» русскую космическую программу, перепутали непривычный для них подход с неподходящим подходом. Кроме того, они недооценивали потрясающие достижения предыдущих пятидесяти лет русской космической программы. Такая позиция порой приводила к крайне снисходительному отношению некоторых американцев к русским, что, разумеется, не способствовало сотрудничеству. Как сказал об этом Барратт: «Некоторые наши коллеги лишь ухудшили ситуацию, приехав в Россию, чтобы помочь русским осознать отсталость их методов и реформировать их программу. И на высших уровнях это просто не сработало».
С другой стороны, многие русские обоснованно гордились космическими достижениями России. В конце концов, Россия впервые отправила человека на орбиту, не говоря уже об опыте долгосрочных полетов на русских космических станциях, тогда как у США аналогичный опыт был куда скромнее. Более того, некоторые русские считали этот завоеванный кровью, потом и слезами опыт частью русских национальных ценностей, которые нельзя так просто взять и продать американцам. В результате русские тоже нередко относились к американцам снисходительно. Фоул, например, вспоминает: «В течение первых технических лекций некоторые инструкторы просто источали снисхождение — я был совершенно ошарашен. Они заявляли: “Вы, американцы, вообще не умеете правильно строить космические корабли”».
В целом, хотя многие американцы и видели в партнерстве политический жест Белого дома или считали, что США спасают русскую космическую программу, у многих русских сложилось мнение, что обе страны спасают друг друга. Практически это означало, что русские готовы помогать американцам в областях, где у России больше опыта или совершеннее технологии. Аналогичное отношение наблюдалось и среди американцев, однако временами обе стороны не желали принимать помощь или даже слышать о ней.
Джеффри Манбер, который в те времена был главой РКК «Энергия-США», вспоминает встречу с одним из конструкторов станции «Мир» Леонидом Горшковым, на которой наметился переломный момент в разрешении тупиковых ситуаций. Русские, как я уже говорил, обладали большим опытом в создании и использовании орбитальных станций. До «Мира» у них были и другие станции, и конструкция орбитальных комплексов с годами становилась все более сложной и совершенной. Русские в этом разбирались и многое знали о длительном пребывании космонавтов на орбите. У американцев же опыт был куда более скромным: они запустили станцию «Скайлэб» и лишь дважды — в 1973 и 1974 годах — посылали туда людей.
Поэтому Горшков и его коллеги могли распознать критические недостатки в проекте станции Freedom. На той встрече Горшков взял лист бумаги и нарисовал набросок Freedom.
«Смотрите, друзья, — сказал он. — Вот в чем проблема». Горшков изобразил свои опасения на рисунке, а потом сделал еще один набросок и сказал: «Однако, друзья, это можно сделать иначе. Лучше сделать так и так, а балку передвинуть в это место. И мы можем помочь вам здесь, здесь и здесь, используя наш опыт постройки станции “Мир”». Затем он передал второй рисунок на противоположную сторону стола.
