Когда она, наконец, открыла глаза, взгляд их сделался отрешенным, блуждающим. Медленно, осторожно поднялась она на ноги и подошла к каталке с лежавшим на ней телом. Она откинула край простыни, открыв лицо мертвой девушки, потом все с тем же отрешенным выражением пригнулась и, прошептав что-то, приоткрыла той веки.
Она увидела что-то почти сразу.
Глаза ее открылись широко-широко, и она потрясенно охнула. Дыхание ее резко участилось, а потом она зажмурилась, постояла еще пару секунд застывшим изваянием и, негромко вскрикнув, медленно, безвольно осела на пол, где и осталась лежать, всхлипывая.
Она так и продолжала задыхаться, глядя перед собой пустыми глазами. Тело ее выгнулось, грудь напряглась, а бедра медленно задвигались взад-вперед. Потом она обмякла, и дыхание постепенно вернулось в норму, только с губ продолжали срываться негромкие, но без всякого сомнения удовлетворенные вздохи.
Я потрясенно уставился на нее.
Нет, правда.
Такого я не ожидал.
Баттерс громко сглотнул слюну.
— Э… — произнес он. — Я правильно понял, чем она сейчас занималась?
— Э… — отозвался я. — Э-э… Возможно.
— Так что все-таки произошло?
— Она… э… — я кашлянул. — Она чего-то ощутила.
— Нет, то, что она что-то ощутила, я как раз понял, — пробормотал Баттерс и вздохнул. — Ничего подобного не ощущал уже года два.
Насчет себя я промолчал. У меня этот срок приближался к четырем.
— Ясно, — произнес я вслух, вложив в это слово больше досады, чем хотелось бы.
— Она хоть совершеннолетняя? — поинтересовался Баттерс. — С точки зрения закона?
— Угу.
— Это хорошо. А то я как-то не ощущаю себя… персонажем Набокова, что ли, — он взъерошил волосы пятерней. — Чего теперь будем делать?
Я как мог изобразил профессиональную бесстрастность.
— Подождем, пока она придет в себя.
— Умгум, — кивнул он, покосился на Молли и снова вздохнул. — Вот бы и мне таких ощущений.
Не тебе одному, приятель.
— Скажите, Баттерс, здесь где-нибудь можно набрать для нее воды или чего такого? Принесете, а?
— Без проблем, — ответил он. — А вам?
— Спасибо, не надо.
— Я мигом, — Баттерс накрыл лицо трупа простыней и вышел.
Я подошел к девушке и нагнулся над ней.
— Эй, кузнечик. Ты меня слышишь?
Она молчала дольше, чем я ожидал — так бывает, когда говоришь по телефону с кем-то, находящимся на другом краю света.
— Д-да. Я… я слышу.
— Ты в порядке?
— О Боже, — она вздохнула и улыбнулась. — Да.
Я выругался про себя, потер переносицу, пытаясь сдержать зарождающуюся головную боль, и мысли в голову лезли самые мрачные. Черт подери, каждый раз, когда я в интересах следствия напарываюсь на какое-либо жуткое психическое потрясение, к моей коллекции ночных кошмаров добавляется еще один. Кузнечик, можно сказать, в первый раз биту в руки взяла — и сразу же получила…
А что, собственно говоря, она получила?
— Я хочу, чтобы ты прямо сейчас, не отходя от кассы, рассказала мне, что ты чувствовала. Порой детали стираются из памяти — как фрагменты сна забываются.
— Идет, — пробормотала она, сонно потянувшись. — Детали. Она… — Молли тряхнула головой. — Ей было хорошо. Очень, очень хорошо.
— Это я уже понял, — буркнул я. — А еще что?
Молли продолжала медленно покачивать головой.
— А больше ничего. Только это. Одно-единственное ощущение. Экстаз, — она чуть нахмурилась, словно пыталась собраться с мыслями. — Как если бы все остальные ее чувства каким-то образом приглушили. Не думаю, чтобы было что-то еще. Ни звуков, ни картин — вообще ничего, что она могла бы запомнить. Ничего. Она даже не заметила, что умерла.
— Подумай хорошенько, — тихо произнес я. — Абсолютно любая мелочь может оказаться жизненно важной.
Тут вернулся Баттерс с запотевшей бутылкой воды в руках. Он отдал ее мне, а я протянул Молли.
— Вот, — сказал я ей. — Выпей.
— Спасибо, — она отвинтила крышку, повернулась на бок и, не садясь, сделала несколько глотков. Одежда при этой позе, казалось, сделалась еще более облегающей.
Секунду Баттерс смотрел на нее, потом вздохнул и с видимым усилием заставил себя вернуться к столу и заняться заточкой карандаша.
— И что мы узнали?
— Похоже, она умерла счастливой, — сказал я. — Вы хоть токсикологический анализ взяли?
— Угу. Небольшой процент тетрагидроканнабинола в крови, но это может быть следствием чего угодно — скажем, на рок-концерте кто-то рядом травку курил. Во всех остальных отношениях ничего такого.
— Черт, — сказал я. — И вы не нашли ничего такого, что могло бы… сделать это с жертвой?
— Ничего фармакологического, — покачал головой Баттерс. — Если только кто-то вставил ей электрод в зону мозга, заведующую наслаждением, и стимулировал ее. Однако, черт возьми, никаких следов трепанации. Уж их-то я заметил бы.
— Ну-ну, — вздохнул я.
— Значит, тут замешано что-то потустороннее, — продолжал Баттерс.
— Возможно, — согласился я и снова заглянул в бумажки. — Чем она занималась?
— Этого никто не знает, — ответил Баттерс. — О ней вообще, похоже, никто ничего не знает. Никто не объявлял ее в розыск. Родных и близких мы не нашли. Поэтому она и лежит здесь до сих пор.
— И адреса местного тоже не нашли, — предположил я.
— Только тот, что значился на выданной в Индиане водительской лицензии, но по нему никто не проживает. Ничего другого у нее в сумочке не было.
— И убийца забрал ее одежду.
— Судя по всему, да, — кивнул Баттерс. — Только зачем?
Я пожал плечами.
— Должно быть, не хотел, чтобы что-то такого нашли, — я задумчиво прикусил губу. — Или не хотел, чтобы это нашел я.
Молли резко села.
— Гарри, я вспомнила кое-что.
— Ну?
— Ощущение, — произнесла она, положив руку на пряжку пояса. — Такое, словно… ну, не знаю — это словно как слышишь, как двадцать оркестров разом играют, только потише. И еще, такое покалывающее ощущение в животе. Словно от этих медицинских колесиков с иголочками.
— Вертушка Вартенберга, — кивнул Баттерс.
— А? — не понял я.
— Вроде той штуки, которой я проверяю чувствительность вашей руки, Гарри, — пояснил Баттерс.
— Да, да, конечно, — я нахмурился и снова повернулся к Молли. — Откуда, черт подрал, тебе известно, на что это похоже?
