– Но кто мог проделать такое?
– Вот это хорошо бы выяснить. У вас нет фотографий этих двух женщин получше?
Он покачал головой:
– Нет. И их ни разу не арестовывали. В досье только те, что я вам дал.
– Значит, в своем деле они мастаки. – Я взял фотографии в руки. К ним крепились канцелярскими скрепками листки бумаги с кое-какими данными: официальными адресами, известными знакомыми – ничего особенно полезного. – Мгновенных результатов не обещаю.
– Серьезные дела редко делаются мгновенно. Что вы хотели бы от меня еще?
– Аванс, – сказал я. – Тысячи пока хватит. И еще мне нужно описание пропавшего артефакта – чем подробнее, тем лучше.
Отец Винсент понимающе кивнул и достал из кармана пачку банкнот, стянутых стальным зажимом. Он отсчитал десять портретов Бенджамина Франклина и протянул мне.
– Артефакт представляет собой прямоугольный кусок льняной ткани размером четырнадцать футов и три дюйма на три фута и семь дюймов, ручного тканья. На ткани имеется ряд пятен и...
Я поднял руку, хмурясь.
– Погодите-ка. Откуда, вы сказали, украдена эта вещь?
– Из собора Святого Иоанна Крестителя, – ответил отец Винсент.
– В северной Италии, – сказал я.
Он кивнул.
– В Турине, говоря точнее, – сказал я.
Он снова кивнул с непроницаемым выражением лица.
– То есть... кто-то украл чер... извините, Туринскую Плащаницу? – выдохнул я.
– Да.
Я откинулся на спинку стула, тупо глядя на фотографии. Это меняло дело. Еще как меняло.
Плащаница. Предположительно погребальный саван, в который Иосиф Аримафейский обернул тело Иисуса после снятия с Креста. Креста с большой «К». Ткань эта предположительно оборачивала тело Христа, когда он воскрес, и на ней отпечатались его образ, его кровь.
– Уау, – сказал я.
– Вам много известно о Плащанице, мистер Дрезден?
– Ну, не слишком. Погребальный саван Христа. В семидесятых ее подвергали куче анализов, и ни один не смог достоверно опровергнуть это. Несколько лет назад она едва не сгорела при пожаре в соборе. Ходят легенды, будто она обладает целительной силой и будто ее до сих пор охраняет пара ангелов. Ну, рассказывают многое – всего не упомнить.
Отец Винсент положил руки на стол и наклонился ко мне.
– Мистер Дрезден. Плащаница – едва ли не самая ценная реликвия Церкви. Это могущественный символ Веры, в котором множество людей видит святыню. Он важен также в политическом отношении. Риму совершенно необходимо, чтобы его вернули Церкви и сделали это как можно быстрее.
Несколько мгновений я молча смотрел на него, пытаясь сформулировать вопрос по возможности корректнее.
– Вас не слишком оскорбит мое предположение, что Плащаница... как бы сказать... имеет и магическую ценность?
Винсент поджал губы.
– Я лишен иллюзий на этот счет, мистер Дрезден. Это кусок ткани, а не волшебный ковер. Вся ценность его носит исторический и символический характер.
– Умгум, – пробормотал я. Блин-тарарам, уйма магических энергий порождается именно такими причинами. Плащаница была древней, ей приписывали чудесные свойства, и в это верило множество людей. Одного этого более чем достаточно, чтобы сообщать ей энергию.
– Некоторые вполне могут считать иначе, – заметил я.
– Конечно, – согласился он. – Вот почему ваше знание местных оккультных кругов может оказаться бесценным.
Я кивнул, размышляя. Все могло обернуться совершенной банальщиной. Кто-то мог украсть ветхую от древности тряпку для какого-нибудь психа, который верит, что это волшебная простыня. Ведь вполне возможно такое, что Плащаница – не более чем символ, древняя вещица, исторический артефакт, но не критически важный.
Конечно же, оставалась вероятность и того, что Плащаница – подлинная. Что она действительно касалась Сына Божьего, когда Его воскресили из мертвых. На всякий случай я не стал развивать эту мысль.
Впрочем, так или иначе, если Плащаница заключает в себя хоть толику магических сил, игра может обернуться совсем по-другому. Гораздо опаснее. Из всех жутких, темных, злобных сил я не мог представить себе ни одной, которая, заполучив Плащаницу, не проделала бы над ней чего-нибудь малопривлекательного. Так что в игре вполне могли участвовать сверхъестественные силы любого рода.
Впрочем, и без того одних смертных хватало, чтобы призадуматься. В это могли быть вовлечены и Джон Марконе, и чикагская полиция – а заодно и Интерпол, и ФБР. В принципе, когда нужно отыскать кого-либо, копы и без привлечения сверхъестественных сил справляются не так уж плохо. Так что имелись шансы, и немалые, что они в течение нескольких дней смогут найти похитителей и вернуть Плащаницу.
Я перевел взгляд с фотографий на деньги и живо представил себе, сколько счетов смогу оплатить с помощью этой славной толстой пачки. И – если мне повезет – отрабатывая эти деньги, я, возможно, сумею не вляпаться в неприятности. Нет, правда.
Я честно верил в это.
Я сунул деньги в карман. Потом забрал и фотографии.
– Как мне связаться с вами?
Отец Винсент написал номер на листке гостиничного блокнота и протянул мне.
– Вот. Пока я здесь, меня можно найти по этому номеру.
– Хорошо. Не могу обещать ничего конкретного, но посмотрю, что можно сделать.
Отец Винсент поднялся из-за стола.
– Спасибо, мистер Дрезден. Знаете, отец Фортхилл очень высоко отзывался о вас.
– Он молодчага, – согласился я, вставая.
– А теперь, с вашего позволения, у меня дела в городе.
– Не сомневаюсь. Вот моя карточка на случай, если я вам срочно понадоблюсь.
Я дал отцу Винсенту свою визитку, обменялся с ним рукопожатием и вышел. Вернувшись к машине, я первым делом развязал проволоку, открыл багажник и положил в него дробовик, вынув предварительно патрон из патронника и лишний раз проверив предохранитель. Потом достал из багажника деревянный стержень длиной дюймов в двадцать пять, покрытый резными рунами и прочими разными знаками, помогавший мне точнее концентрировать магию. Я снял пиджак, накрыл им ружье и достал из кармана серебряный браслет – цепочку из дюжины маленьких, выполненных в средневековом стиле щитов. Застегнув его на левом запястье, я надел на палец правой руки перстень, а магический жезл положил справа от водительского сиденья, рядом с ручником.
С учетом нового дела, сегодняшнего покушения и вызова Ортеги я постарался сделать все от меня зависящее, чтобы меня снова не застали врасплох.
Только после этого я повернул Жучка в сторону дома. Я арендую подвальное помещение в старом скрипучем многоквартирном доме. Я подъезжал уже за полночь, а с темного февральского неба падали редкие крупные снежные хлопья, таявшие, стоило им коснуться земли. Адреналиновый шторм, бушевавший в моих жилах после шоу Ларри Фаулера и последовавшего за ним покушения, стих, оставив за собой усталость, разбитость и тревогу. Я выбрался из машины с твердым намерением завалиться спать, а завтра встать пораньше и на свежую голову взяться за дело Винсента.
