Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
— Если бы я взяла Болека, Мишка не пустил бы меня в машину! — огрызнулась бывшая, что и подтверждает: она далеко не кролик, ее смирения хватает на один воробьиный «чик-чирик».
— Тебя не пустил бы, тебя?! — Борис, наконец, посмотрел назад, ухмыльнулся. — Если ты решишь попасть к самому президенту, никто тебя не остановит, ты же броневик, несмотря на стройность, а тут всего лишь наш Мишель. Он же для тебя так, мошка.
Михаил хохотнул, мол, ничего себе — мошка аж два метра, но, взглянув мельком на мрачного друга, вздохнул:
— Ребята, глядя на вас, жениться раздумаешь.
— Ты хоть помолчи! — рявкнула Ляля в его сторону, она терпеть не могла проигрывать, а ведь терпела поражение, к тому же при свидетеле. И снова переключилась на мужа, не стесняясь его друга: — Боря, я хочу все вернуть, давай начнем сначала…
— Опять: ты хочешь! Ты! А я, представь себе, не хочу. Твои капризы на первом месте, даже в мелочах никогда не уступишь, будь ты двести раз не права. И никогда не считаешься с теми, кто рядом, — ни со мной, ни с родителями, ни с сыном. У тебя есть ты, а все остальные бесплатное приложение, которым ты пользуешься, когда надо, но опять же — тебе. С меня твоей любви к тебе достаточно.
Он повернулся лицом к лобовому стеклу, нахмурился, ему очередные выяснения отношений в тягость, тем более что поворачивать коней вспять не собирался. Выбор был сделан давно, последний шаг — перед отъездом, когда собрал Борис вещи и ушел к Мишке.
— У нас семья, ребенок, — не унималась Ляля.
— От ребенка я не отказываюсь, — подхватил Борис. — Я готов его взять к себе, тебе же Болек не нужен, но ты…
— Не отдам тебе Болека! — выкрикнула Ляля, нервы сдали.
— Кто бы сомневался! — хмыкнул Борис.
— Короче, так: либо ты возвращаешься, мы устаканиваем наши отношения и воспитываем нашего Болека вместе, либо не увидишь сына! Никогда. Я не разрешу тебе с ним видеться, чтобы не травмировать ребенка.
— Вот! — на абсолютно спокойной ноте сказал Борис, подняв вверх указательный палец. — В этом ты вся. Тебе сын нужен, чтобы шантажировать меня, не более. Не важно, что ему будет плохо, что Болек будет скучать, страдать. Но ты запретишь ему страдать! Ты всегда знаешь, как надо жить, любить, работать. Я разочаровался в тебе сразу после свадьбы, когда ты начала перевоспитывать меня под свой идеал. Да ведь предела совершенству нет, твоя паранойя всех подстраивать под себя грозила превратить мою жизнь в ад, я решил еще тогда уйти. Но! Ты забеременела. И я остался. Думал, ребенок заберет хотя бы половину твоей неуемной энергии, но ошибся. Тебя на всех хватает, портишь жизнь и даже не замечаешь. Из-за Болека я не бросал тебя, а ты наглела, стала показывать раздражение при посторонних, и это было последней каплей. Я предупреждал тебя, что если уйду, то навсегда?
— Выходит, — процедила Ляля, — я чудовище, а ты у нас…
— Я чудовище, я, — заверил Борис. — А ты конфета.
Осталось последнее средство: Ляля зарыдала. Слезы не были театральщиной, скорее, они вызваны бессилием, отчаянием, невозможностью повернуть вспять время, хотя ничего не изменилось бы, прежде всего она осталась бы прежней. Но людям кажется, стоит вернуться назад и, зная будущее, легко миновать подводные камни, а не приходит в голову, что и в себе нужно что-то изменить. И только совсем немного в слезах заложена надежда на жалость: вдруг муж дрогнет и вернется. Прием тоже неэффективный, обычно слезы не действуют, мало того, сильно раздражают.
— Перестань, — сказал безжалостный Борис, что и было подтверждением: ее слезы для него водичка. — На этот раз номер не прокатит. Все, Ляля, все. Я согласен на твои условия… почти на все. Квартиру хочешь забрать со всем скарбом, машину, на которой не умеешь ездить, — да ради бога, я согласен в шалаше пожить, пешком ходить, но без тебя. А встречи с сыном… извини, суд решит, видеться нам или нет. Можешь не переживать, частыми наши встречи не будут, я уезжаю. А когда Болек подрастет, сам сбежит от тебя ко мне, даю гарантию.
— Уезжаешь? — вскинулась она. — Куда?
— Не скажу. Не хочу случайно встретить тебя там.
— Мишка, останови машину! — рассвирепела Ляля.
Тот послушно съехал на обочину и затормозил, в душе радуясь, что сейчас оба избавятся от Ляльки, а он — так еще и от укоров совести. Да, она спрыгнула на тротуар и, прежде чем захлопнуть дверцу, рявкнула бывшему мужу:
— Скотина! Катись хоть к черту! Ты еще плохо меня знаешь…
— Поехали, Мишка, — бросил другу Борис. — Это уже город, она спокойно доберется сама.
— До свидания, Ляля, — трогаясь с места, сказал Миша.
— Да пошел ты!.. — огрызнулась она, хлопнув дверцей.
— Я пошел, — и газанул прочь, а то вдруг Борькина жена передумает, через пару минут отер пот со лба. — Уф… Не женюсь, не-не. Чуть дверцу не оторвала! А машина новая, отец с матерью последние бабки за нее отдали. Эй, чего задумался?
— Настроение испортила, — доставая телефон, проворчал Борис. — Она чего бесится? Что я ее бросил, а не она, понимаешь?
— Еще бы не понимать. Лялькины перепады настроения до дурдома доведут, она же непредсказуемая. Только что мяукала, как кошечка, тут же огрызается, как зверюга. Ты сказал, уезжаешь… а куда?
— Откуда прилетел — в Германию. Поехал проконсультировать и решил воспользоваться случаем, показал свои разработки. Ими заинтересовались и предложили поработать там. Я дал согласие только потому, что здесь внедрить их не светит, шеф так и сказал: не надо парить мне мозг, не до тебя. Ему не до новых идей! Старый осел. Если бы он был специалист, уловил бы будущую выгоду, мир-то вперед несется, а он так… руководитель, ни хрена не понимающий в том, чем руководит, потому отстает от передовых тенденций. Да, Мишка, не вздумай проболтаться Ляльке, что я еду работать в Германию.
— Да ты что! Я могила! — заверил Михаил.
— Ага, могила, — хохотнул Борис. — Общедоступная.
— Борь, я не виноват, это она обвела меня…
— А я про что! Она способна тебя на ленты порезать, а ты этого не заметишь. Прошу как друга… лучше не встречайся с ней, иначе она залезет ко мне в чемодан и контрабандой переберется в Германию, а мне наступит конец.
— Сказал же…
— Тише! — шикнул Борис. — Алло!.. Привет, я приехал…
Михаил покосился на него и не мог сдержать улыбки, видя счастливую физиономию друга.
* * *
Пауза была долгой, но после нее Галина ничего нового не сказала, только то, что Майя без нее поняла:
— М-да… Это нехорошее послание.
Все это время, забравшись с ногами на диван, она держала лист и, кутаясь в теплый халат небесного цвета, смотрела на пять слов, которые были написаны и в первом письме.
Галина снова задумалась, потирая длинным пальцем с аккуратным маникюром под нижней губой, а гостье не сиделось. Гостья двинулась бесцельно ходить по огромной гостиной, обставленной мебелью в стиле Людовика XV, Майя предпочитала минимализм и конструктивизм. Все эти шкафчики белого цвета с золотыми финтифлюшками и на витиеватых ножках, диванчики в цветочек, статуэтки рококо, по мнению Майи, бесполезная пыль столетий. Каждому веку соответствует свой стиль, отражающий время и нравы людей, он и должен главенствовать. Вот и чашка с кофе в руке Майи такая же витиеватая, как ножки шкафчиков, хотя чашки пусть будут, они тонкие и невесомые, приятные на ощупь.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
