– Отец, как депутат от Лондона, я счел своим долгом воспротивиться тому, что король опустошает карманы подданных.
– Как подданный, ты совершил глупость, хотя как член парламента, возможно, поступил по чести. Ты напрасно вмешиваешься во все, сын. Тебе никогда не добиться успеха на юридическом поприще, если не отдашь все умственные силы изучению законов и только. В Оксфорде я не баловал тебя деньгами…
– Да, верно, поэтому я часто бывал голодным и не мог заплатить за починку обуви. Мне приходилось петь под дверями богачей и бегать по двору перед сном, иначе я не смог бы заснуть от холода.
– И ты, сын, затаил злобу против меня?
– Нет, отец. Не имея денег на свои прихоти, я был вынужден отдавать всю энергию учебе; а знание – большее благо, чем кусок мяса на ужин, и познавал я не только законы!
– Томас, я не понимаю тебя. Ты хороший сын и вместе с тем глупец. Что ты делаешь, вместо того чтобы целиком отдаться изучению законов? Когда Эразм приезжал в Англию, вы проводили много времени… за разговорами, болтали, как я слышал, часами напролет, изучали вместе латынь и греческий… а мне хотелось, чтобы ты изучал законы. А что ты делаешь теперь, став признанным адвокатом высшего ранга и членом парламента? Ты, скромный подданный короля, вызываешь его гнев.
– Отец, когда-нибудь, если разбогатею, я верну тебе эти сто фунтов.
– Как же! – сказал Джон Мор. – Если разбогатеешь, об этом узнает король, и я сомневаюсь, что ты успеешь вернуть отцу эти деньги. Поскольку, сын… давай говорить потише… король о тебе не забудет. Думаешь, уже все позади? Ты совершил благородный поступок, отец уплатил штраф. Не надейся, что дело на этом кончится. – Он понизил голос еще больше. – Наш король бессердечен. Деньги – главная любовь его жизни; но кроме них он еще любит месть. Ты стал препятствием его любви и глубоко его ранил. Ты… молодой человек, уже привлекший к себе внимание своими сочинениями, твое имя известно в Европе, и ученые, приезжая в нашу страну, стремятся побеседовать с тобой. Ты поставил себе целью просветить народ и сделал это в парламенте. Вот твои слова: «Королевские сундуки уже ломятся от золота, добрые люди, а вы бедны. Поэтому, как член парламента, я не буду жалеть сил, чтобы изменить это положение». Король их не забудет. Поверь, он станет искать возможности показать тебе, что никто из его подданных – даже признанный ученый – не должен позволять себе нападок на короля и его возлюбленное Богатство.
– В таком случае, отец, мне повезло, что я беден; многие ли могут искренне радоваться своей бедности?
– Ты очень легко относишься к этому, сын. Но будь осторожен. Король следит за тобой. Если преуспеешь, он отберет у тебя богатство.
– Тогда, отец, я молю Бога, чтобы моим богатством было то, чему король не завидует – друзья, литературные труды, честь.
– Фу-ты! – сказал проницательный юрист. – Дурацкая болтовня. Учись мудрости у своих греков и римлян. Это сослужит тебе хорошую службу.
Джейн испугалась. Значит, этот человек с суровым лицом ненавидит ее мужа. И если Томас не принял отцовских слов близко к сердцу, то приняла она.
Ей часто снился суровый король, в сновидениях его сундуки почему-то раскрывались, а Томас брал золото и раздавал нищим на Кэндлвик-стрит.
Джейн сознавала, что муж у нее странный, вызывающий сильные опасения; и нередко, всплакнув в ночной тишине, она задумывалась, намного ли хуже было бы оставаться всю жизнь незамужней, чем выходить за Томаса Мора.
* * *
Положение ее не облегчил и приезд Эразма Роттердамского.
Джейн много слышала о нем; из всех образованных друзей мужа, пробуждавших страх в ее сердце, этот был самым пугающим.
Он поселился в Барке, и образ жизни их переменился.
Иногда Эразм смотрел на нее с легкой, насмешливой улыбкой, его голубые полузакрытые глаза слегка поблескивали, словно он удивлялся, как мог Томас Мор жениться на такой пустой девчонке.
Джейн хотела все узнать о нем, однако Томас сказал, что интересующие ее подробности совершенно несущественны. Эразм был незаконным сыном священника, и ее удивляло, почему он не стыдится этого. В ранней юности он осиротел, и окружающие, обнаружив в нем незаурядные способности, поместили его в монастырь с известными своей ученостью монахами. Однако, как и Томас, он не смог заставить себя принять постриг. Эразм учился в Париже и там посвятил свою жизнь литературе; хотя он сильно страдал от крайней нужды и зарабатывал на хлеб уроками, ученость его была столь поразительной, что он привлек к себе внимание других ученых и был признан лучшим из них.
Джейн, отдающей на кухне распоряжения служанкам, с трудом верилось, что этот великий человек живет в ее доме и что это ее муж гуляет с ним по улицам Лондона.
В некоторой степени она была довольна приездом этого человека; он отвлекал от нее внимание Томаса. Они вдвоем переводили что-то, называемое «Лукиан»,[2]– вроде бы с латинского на греческий, часами просиживали за этой работой и часто спорили. Джейн казалось, что ученый разговор требует непременных разногласий. Поскольку Томасу приходилось совмещать эти разговоры с работой юриста и заседаниями парламента, у него почти не оставалось времени на обучение жены.
Однако с тех пор, как принц Уэльский, по ее твердому убеждению, улыбнулся ей, она стала считать себя не такой глупой, как полагала раньше. При воспоминании о том эпизоде ей казалось, что в улыбке принца было какое-то одобрение. Джейн хватало ума понять, что принц искал бы в женщине не тех достоинств, что Томас; и все же одобрение красавца принца придало ей смелости и уверенности в себе.
Джейн стала внимательно прислушиваться к ведущимся в доме разговорам; и когда муж с Эразмом говорили по-английски, она обнаруживала, что разговоры эти не так скучны, как раньше ей представлялось.
Эразм недолюбливал монахов. Томас их защищал.
Эразм заявлял о своем намерении раскрыть миру глаза на отвратительные происшествия в некоторых монастырях Европы.
Он много рассказывал о порочных монастырских порядках. Слушая, Джейн понимала, что в мире много прегрешений.
В некоторых обителях, утверждал Эразм, распутство берет верх над верой. Избавление от плода и убийство младенцев стали самым обычным делом; ибо как, вопрошал Эразм, эти святые монахини могут объяснить появление рожденных ими детей? Никак. Поэтому они душат новорожденных и хоронят на монастырских задворках. Есть и противоестественные связи…
Заметив, что Джейн прислушивается, хозяин и гость переходили на латынь.
Джейн думала: «Принц счел меня достойной взгляда. Может, я сумею выучить латинский язык? Ученой, конечно, не стану, однако кое-что выучить смогу. Раз понимаю английский, почему не понять латынь?»
Эразм рассказывал по-английски об одном монастыре, где стоит статуя мальчика-святого, полая и до того легкая, что поднять ее по силам пятилетнему. Однако утверждается, что поднять ее способны только безгрешные. К этой святой статуе подходили многие, и богачи обнаруживали, что могут ее поднять, лишь заплатив монахам немалые деньги за заступничество перед святыми. Чудо? Да, но оно творится одним из монахов; он, оставаясь невидимым, в нужный миг сдвигал язычок, крепящий статую к полу. Потом об истории с сосудом, якобы наполненном Христовой кровью. Кровь могли видеть только те, кто достаточно свят; считалось, что если она явится человеку, то это знак Небес, что человек этот будет там принят. Что же это была за кровь? Утиная, периодически обновляемая. А сосуд? С одной стороны непрозрачный. За большие деньги его поворачивали так, чтобы благочестивый простофиля мог видеть красную жидкость.
