Из рассказов спутников Иешуа я смог уловить, что он объявился в Капер Науме в начале весны, то есть вскоре после нашей с ним встречи в Эн Мелахе. Когда речь случайно зашла о том, что же в конце концов произошло с Иешуа и как он обрел своих последователей, они заговорили очень туманно и иносказательно. Я помню только, как они несколько раз повторяли, что были призваны, произнося это слово с особым ударением и принимая значительный вид, — так обычно говорят неофиты. Я предположил, что убежище, которое он искал для себя в гористой местности, должно быть неприметным и мало привлекательным — место, откуда легко уйти в любую минуту. Кроме того, оказалось, что у Иешуа есть семья в Нацерете, что неподалеку от Сепфориса, древней столицы Галилеи. Меня удивило и то, что соратники Иешуа никогда не видели кого-либо из его родни. Я понял, что они мало знают о прошлом их наставника.
Границу у Гуш Халав мы пересекли на рассвете следующего дня, спокойно, без особых затруднений. Я сразу воспрял духом, и кровь потекла быстрее в моих жилах — под ногами снова была родная земля. Лето заканчивалось, и сбор винограда был в самом разгаре. Виноградники напоминали растревоженные ульи, везде сновали работники, и сам воздух, казалось, забродил от сладкого запаха. После путешествия по унылым дорогам, обрамленным мрачными лесами, я впервые вздохнул полной грудью и порадовался человеческому присутствию. Раньше мне не приходилось бывать в этой части страны подолгу — может быть, каких-нибудь пару дней. Я был удивлен при виде заботливо обработанной земли, причем не только на равнинах, но и на гористых склонах. Тут и там зеленели оливковые рощи. Проходя мимо старых сучковатых олив, я подумал, что евреи поливают потом эту землю с тех пор, как она была отвоевана для них Маккавеями. Я представил себе, что старые деревья помнят еще древних Хананеев.
Иешуа и его спутники, по-моему, тоже заметно оживились. Возможно, из-за близости дома. Кроме того, здесь они были известны, но сказать так означает сказать очень мало. В каждом селении, через которое нам случалось пройти, находились люди, которые не только знали их, но спешили предложить свой кров и пищу. В городке, где мы отдыхали во время дневного перехода, оказалась целая община приверженцев Иешуа. Люди прознали, в каком доме мы остановились, и потихоньку стекались туда, оказывая всевозможное уважение и почтение. Это были простые крестьяне и прочий люд, а не старейшины и не местная знать.
Город Капер Наум лежит по дороге, ведущей в Дамаск; мы пришли туда ближе к вечеру, в сумерках. Караван-сарай у стен города источал шум и зловоние, распространяемое скоплением людей и животных. В городе же царила атмосфера уныния и заброшенности. У городских ворот собрались люди, узнавшие о нашем прибытии. Они толпились в ожидании Иешуа, каждый надеялся получить помощь в избавлении от недуга. Темнота вот-вот должна была накрыть город, и Иешуа поспешил выйти к поджидающим его страдальцам. Принесли мальчика со сломанной голенью, он корчился от боли. Сломанная кость вспорола кожу и вылезла наружу. Несколькими мягкими и точными движениями Иешуа вправил кость так, что после фиксации места перелома больной уже смог уйти, можно сказать, на собственных ногах. Вне сомнения, нельзя было сослаться только на прекрасные знания, это был дар. Любой мог заметить необыкновенную целеустремленность Иешуа. Он весь, каждой частичкой своего тела был вовлечен в то, что делали его руки.
Позднее мы отправились в дом Кефаса, чтобы расположиться на ночлег. Это было небольшое строение, неподалеку от главной улицы, сырое, переполненное детьми и животными. Нам подали ужин, достаточно обильный, затем братья Якоб и Иоанан — то, что они были братьями я не знал, это выяснилось совершенно неожиданно — отправились к себе домой. Кефас предложил мне устроиться на крыше, которая, как мне показалось, едва ли выдержала бы мой вес. Но кроме меня летняя жара выгнала туда еще нескольких детей, а также некоторых слуг. Иешуа же, полагаю, имел в доме собственный уголок, скорее всего в дальнем крыле дома.
На крышу пришел ночевать и Андреас, брат Кефаса; еще за ужином он проявил неожиданную симпатию ко мне, встав со своего места и устроившись у моих ног. Он вел себя словно собачонка, которая выпрашивает подачки. Я очень скоро понял, что Андреас был слабоумным, что подтвердилось рассказом о несчастье, случившемся с ним в детстве. Присутствующие за ужином чувствовали неловкость, но никак не одернули Андреаса. И так он просидел рядом со мной, а после забрался за мной на крышу и, расстелив поодаль свою циновку, одарил меня широкой глуповатой улыбкой ребенка. Мне было искренне приятно находиться в его обществе: его радушие было таким бесхитростным и в то же время таким нетребовательным, не имевшим ничего общего с показным гостеприимством.
Я проснулся на крыше еще до наступления утра. У меня был запас времени, чтобы осмотреться и решить, так ли уж был я не прав, осудив Иешуа за выбор Капер Наума в качестве пристанища. Люди Иешуа называли город крепостью. Но никаких крепостных стен с бойницами я не обнаружил — взгляд натыкался на временные импровизированные ограды, отделяющие дома, похожие на дом Кефаса. Жилища беспорядочно громоздились вдоль нескольких улиц Капер Наума. Основным материалом для строительства служил местный черный камень; дома были сложены из нетесаных глыб, поэтому казалось, что каждая постройка ощетинилась в немой угрозе соседям. К югу находилась гавань, достаточно большая, но беспорядочно построенная. Я различал множество пристаней и молов, облепленных лавчонками с кустарным товаром. Более всего, однако, меня потряс вид, открывшийся на Киннерийское море, которое поражало не столько своими размерами, сколько ощущением отдаленности этого края от всего мира, что, надо сказать, существенно отличалось от взгляда Тиберия, который воспринимал море как декорацию, созданную для того, чтобы ласкать его взор. Иерусалим казался существующим где-то в ином измерении, а существование Рима и вовсе вызывало сомнения. Я также осознавал, что на меня нахлынули обычные чувства, которые испытывает провинциал, не признающий того, что не находится в непосредственной близости.
Я был удивлен, обнаружив нечто напоминающее армейский лагерь к востоку от города. Я разглядел развевающихся по ветру римских орлов. Я никогда не слышал ни о чем подобном и недоумевал, каким образом случилось так, что Антипа терпел такое на вверенных ему землях. В доме еще никто не проснулся, и я воспользовался случаем выскользнуть на улицу и отправился на разведку. Я надеялся раздобыть какие-нибудь сведения, которые будут интересны моему начальству в Иерусалиме и лишний раз подтвердят мою полезность.
Лагерь располагался в месте впадения Иордана в Киннерийское море, где пролегала граница, отделяющая земли Ирода Филиппы. На первый взгляд, лагерь был достаточно большим и вмещал, возможно, около сотни человек. Главной постройкой была внушительных размеров таможня, посредством которой вели контроль пересекающих границу. Юный страж Цилициан с заспанными глазами сказал мне, что римляне основали лагерь несколько лет тому назад, чтобы отражать набеги разбойников с холмов. Меня покоробило слово «разбойники», но, если быть справедливым, многие повстанцы действительно были не более чем ворами, хотя после мер, предпринятых Антипой и Филиппом, они явно утратили прежнюю прыть. Так называемые «разбойники» оказались в значительной степени упразднены, что, однако, не привело к упразднению военного лагеря. Римляне с готовностью оставили за собой возможность приглядывать за «младшим братом» на его территории; не последнюю роль сыграл также и доход, получаемый от таможни. Сейчас в лагере размещался весьма небольшой контингент из двадцати пяти служащих. Командир лагеря пользовался симпатией местного населения и совсем недавно женился на девушке из Капер Наума.
