Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
Это чудо, это явление Божье посреди моря безбрежного вялой ручкой утомленного солнцем зацепило плывущий матрас, услышало слабый крик над волнами, хотело было подплыть, но, разглядев пацана, решило:
– Та, пускай.
И отдыхающий токарь стал поджидать выбивающегося из последних сил Пашку.
– Спасибо, – прохрипел Пашка, задыхаясь.
Пашка вцепился в матрас, хотел залезть, не смог, свалился, силы вовсе оставили. Токарь-ангел пожалел пацана, придержал матрас, подтянул Пашку к верху за плавки:
Пашка слабо кивнул, вытянулся на животе на красно-синей резиновой «скотине» и отправился в обратный путь.
Из невольного путешествия Пашка вернулся через час. Унесенному ветром матрасу и заманенному матрасом Пашке пришлось возвращаться к месту расположения семьи еще добрый километр вдоль бесконечного черноморского многопляжья.
– Где ты был, засранец?! – с ходу налетел на него отец. – Мать вся извелась. Еще и матрас забрал! Совсем мозгов нет?!
Мать взглянула на Пашкино лицо, на котором отсутствовали все эмоции и реакции, кроме смертельной усталости, и сказала отцу, как отрезала:
– Отстань от него. Займись лучше «мелким».
– Я хотел на матрасе плавать! – и заныл.
– Так ж…у помочишь, – оборвала мать. – Пусть Паша отдохнет, – и постелила на разогретый солнцем матрас полотенце.
Пашка улыбнулся, лег на спину на прирученного резинового беглеца, закинул руки за голову, закрыл глаза. Кто-то бережно опустил на его голову большую панаму. Не открывая глаз, он знал кто. «Оно того стоило», – подумал.
И почувствовал отсутствие боли в сосках.
Шмуля
1
Шмуля, Шмулевич Иоська – молодой да ранний бандюган. Черный, как смоль, кудрявый, темный лицом с каким-то метисовым окрасом, обезьяньей челюстью, толстыми губами, крупными зубами и волоокими, вечно припухшими еврейскими карими глазами с огромными ресницами.
Его боялась вся школа. За ним стояли серьезные пацаны. В классе Шмуля сидел исключительно на первой парте. На уроке, если вдруг на него что-то снисходило, он брал в рот половинку лезвия «Нева», вернее, вытаскивал его откуда-то из-за щеки и показывал на языке учительнице.
Русичку аж передергивало:
– Шмулевич!
– Ща, сжую, – и он отправлял лезвие в рот и схрумкивал его, перетирая волчьей челюстью.
А вот другой урок. Шмуля расстегивает ширинку и громогласно заявляет:
– Ложил я на все это!
– Шмулевич!
– Ща, выйду, – и выходит прямо в окно.
…Классное собрание. Классная, учитель украинского языка и литературы со стажем и званиями, Надежда Захаровна, сухопарая и шустрая, говорит с неистребимым хохляцким акцентом:
– Шо будемо делать с Иосифом Шмулевичем?
Шмулевич за ее спиной присаживается на краешек учительского стола. Улыбается безразлично и крутит в пальцах сигарету.
– Расстрелять! – орет кто-то.
Сорок глоток подхватывают:
– Утопить! Закопать живьем! Подвесить за ноги!
Шмуля ржет. Захаровна оборачивается:
– Встал ровно!
Иоська отрывает зад от учительского стола, принимает позу «полусмирно» и закладывает сигарету за ухо. Классную мы уважали и опасались.
– Значит так, сраная республика ШКИД, уничтожать Шмулевича мы не будемо. Мы его будемо выпускать из восьмого класса со свидетельством на все четыре стороны.
– А если не сдаст экзамены?
– Значит, со справкой, но на все четыре стороны.
Шмуля морщит лоб, напряженно ловя какую-то мысль:
– Это хорошо. Но со справкой – плохо.
– Конечно, плохо. Причем не тоби, а школи.
– Ну, а я шо сделаю?
– Ты ничого не зробиш. Комсомольци?
– Га? – откликаются комсомольцы.
– Пиднялысь.
Встали семеро.
– Ты, – ткнула в меня пальцем, – занимаешься с ним русским. Ты – математикой, ты – физикой…
После собрания мы остались со Шмулевичем.
– Короче, Шмуля, домашнюю мы тебе будем давать «перекатывать», а на контрольных садись рядом с нами.
– Бл., а шо перекатывать? Я вам тетради дам – сразу и пишите.
– Не наглей. За десять минут до урока – перерисуешь. Можешь не все, лишь бы на «трешку» нацарапал…
2
Идем со Шмулей на базарчик. Он с каждого лотка чего-то прихватывает: семечки из мешка, яблочко, грушку. Кто-то ворчит, кто-то матюгается, но не связываются. Через одного «стреляет» у лоточников сигареты. Те нехотя дают.
Под конец хватает кавун – и деру. Сзади крик – но погоня квелая. Кто-то отбежал десять метров – махнул рукой.
– Не связывайся с ним. Это Шмуля. Больше напакостит, если сцепишься, – отговаривают соседи по лоткам.
3
Малороссия. Теплый сентябрьский вечер. Пятница. Затягиваемся болгарскими сигаретами, жуем расколотый о скамейку арбуз, сплевываем семечки.
– Ладно, я пошел, – Шмуля встает и уходит.
– Чем займемся? – спрашивает Неволя.
– Пошли бомбочки кидать, – предлагает Серый.
– С водой? – спрашивает Алик Рыжий.
– С мочой.
Идем к Серому в трехэтажный дом на улице Ленина. Делаем из бумаги бомбочки. Лезем на покатую железную крышу (амбарный замок на чердачной двери висит для виду). У Серого банка с общественным ссаньем. Аккуратно разливаем в бомбочки. Подходим к краю крыши с металлическими перилами. По очереди определяем жертву: бросить надо так, чтобы на голову человеку не попало да и обрызгало не слишком. Совесть еще есть. Остатки.
Первый – Серый. Внизу – девчачий визг. Но мы это уже не видим – бухаемся плашмя животом на разгоряченную крышу.
Последним рискует Алик и попадает прямо на голову мужику.
– А-а-а! – мат-перемат и крик. – Милиция!
Мы мчимся по крыше к спасительному выходу. У самой железной двери с чердака затихаем.
– Ша, мужики! Кажись, сюда бегут, – с лестничной площадки топот и голоса.
Взлетаем обратно на крышу. Бежим к запасной лестнице. Спускаемся. Неволя, самый высокий, – первый. Ступеньки заканчиваются метра за три – три с половиной до земли. Кузнечик, кличка Петра Неволи за прыгучесть, присвоенная ему нашим физкультурником, на несколько секунд зависает над землей на вытянутых руках на последней металлической перекладине. И вот уже кричит снизу:
– Принимаю!
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
