– Тебя тоже не назовешь образцом ответственности. Насколько я помню, именно ты хотел иметь отношения без каких-либо обязательств. И, должна сказать, тебя вполне устраивает приходить и уходить, когда душе угодно, словно бродячему коту.
Такие отношения устраивали их обоих. Они познакомились четыре года назад в художественной галерее, где Лен выставил несколько картин. Он рисовал абстрактные геометрические формы и линии, напоминавшие витражные окна. Реджи привлекала чистота и уравновешенность его работ… а растрепанный художник показался ей откровенно сексуальным. Она купила две его картины и предложила встретиться.
Он сразу же дал понять, что не интересуется близкими отношениями. Два года назад он пережил скандальный развод и теперь говорил, что не готов к душевной близости.
– Кто говорит о душевной близости? – спросила Реджи. – Я говорю о чашке кофе, может быть, о паре бокалов вина.
– Не более того? – осведомился Лен, приподняв брови.
– Если тебя пугает, что после третьего свидания я заявлюсь к тебе домой со всеми вещами, то можешь не волноваться. Меня вполне устраивает собственное жилье. Но иногда приятно иметь маленькую компанию. Сообщника, с которым можно коротать холодные вечера.
Он улыбнулся.
– Никаких обязательств?
– Если не хочешь никаких обязательств, я твоя девушка, – пообещала она.
С тех пор они то встречались, то разлучались, ходили в кино, присоединялись друг к другу на вечеринках и даже проводили вместе выходные. Они радовались обществу друг друга, но если это затягивалось больше чем на два-три дня, Реджи начинала немного паниковать и чувствовать себя пойманной. Чем больше она сближалась с Леном, тем сильнее ощущала это и почти неосознанно начинала делать разные мелочи, чтобы разозлить и оттолкнуть его. Лен был прав. Просто не в ее характере так сближаться с людьми. Это был предохранительный механизм, разработанный ею много лет назад, с которым она чувствовала себя совершенно комфортно. А теперь Лен заставлял ее сомневаться в разумности такого поведения.
– Лично я счастлив, – сказал Лен. – Я веду жизнь, которая меня устраивает. Но настоящая разница между мной и тобой, Редж, заключается в том, что я не боюсь пускать в себя людей. Я не боюсь кого-то любить.
– Выходит, я не способна любить?
– Я этого не говорил. Я сказал, что ты боишься.
– Это смелое предположение. Что навело тебя на такую мысль?
– Ты считаешь, что любой человек может бросить тебя. Что мы живем в мире, где того, кого ты любишь, в любой момент могут отнять у тебя.
– Ерунда! – бросила Реджи, еще больше раздраженная от того, что на каком-то уровне понимала правоту Лена, несмотря на его нетрезвое состояние.
– Я лишь говорю, что это печально, вот и все. Очень грустно, что из-за одного психопата ты собираешься провести всю свою жизнь, опасаясь сблизиться с кем-то.
– Ты знаешь, что это нечестно! – прошипела Реджи.
– Ты когда-нибудь задумывалась о том, к чему все идет? – спросил он.
– Что именно?
– Все это, – ответил он и широким жестом обвел руками их обоих вместе с кроватью. – Мы с тобой. Господи, Реджи, мне сорок пять лет. Собираемся ли мы делать то же самое через двадцать лет – шастать в постель друг к другу и обратно, без привязанности, без обязательств?
Реджи прищурилась.
– О чем ты говоришь?
– О том, что, наверное, пора иметь нечто большее, а не оставаться друзьями по перепихону.
Реджи досадливо поморщилась от такого обозначения их отношений.
– Например?
– Я думал, что мы могли бы жить вместе.
Реджи расхохоталась и тут же закашлялась от смеха. Пожалуй, это была самая абсурдная вещь, которую она до сих пор слышала от Лена, и ему удалось застигнуть ее врасплох.
У Лена был сокрушенный вид.
– Ты же не всерьез, правда? – спросила Реджи. – Что, ты хочешь, чтобы я каждый вечер приносила тебе шлепанцы и трубку, а потом доставала из плиты кастрюлю?
Она подумала о своем доме, об идеальном маленьком доме, который постепенно наполняется вещами Лена: грязной обувью, скомканными эскизами, бычками от самокруток с марихуаной, которые он постоянно курил.
Лен покачал головой, потянулся за почти опустевшей бутылкой вина и сделал глоток.
– Я должен был ожидать такой реакции. – Он откинулся на свою подушку и закрыл глаза. – Все это было в твоей натальной карте: страх перед привязанностью, творческие успехи, кошмары, интуиция… Тебе нужно контролировать любую ситуацию, отвечать за все… – Его голос звучал все тише, он засыпал на ходу. – Так невероятно, будь оно все проклято…
Реджи зажмурилась и увидела маленький синий трезубец, притаившийся в ее двенадцатом доме. Она перевернулась лицом к подушке, слушая тихий храп Лена рядом с ней. Тогда она была уверена, что почувствовала это: кусочек Нептуна, засевший внутри нее, как рыболовный крючок, и пульсирующий тупой болью, напоминая о том, что она не вправе жить с кем-то.
* * *
Реджи миновала антикварный магазин, гостиницу «Кленовый лист» и стеклодувную студию «Заяц на Луне». Двадцать минут спустя она сигналила поворотником перед выездом на 89-е Южное шоссе, ведущее к Бостону. Несмотря на свои поездки, по правде говоря, ей никогда не нравилось покидать Вермонт. Как только она пересекла границу штата, кожу на загривке начало покалывать. Огромные плакаты, четырехполосные автострады и небоскребы создавали у нее временный синдром дефицита внимания, отчего она теряла сосредоточенность и не могла принимать решения. Она ненавидела безликость сетевых ресторанов и супермаркетов, а тем более «коттеджные поселки» с крупногабаритными, одинаково безобразными домами, которые вырастали за одну ночь, словно жуткие грибы.
Она включила радио и стала слушать серьезные голоса, обсуждающие глобальную экономику. Нет, это не годится для дороги. Она принялась переключать станции, пока не нашла группу «Кингсмен»[4], исполнявшую песню «Луи-Луи»:
Славная малышка ждет меня, К ней через море поплыву я…
* * *
Она снова сидела в стареньком автомобиле «шевроле-вега», и музыка гудела в хрипящих динамиках, а ее мать пальцами отбивала ритм на рулевом колесе и беззвучно напевала. Окошки были опущены, и ветер раздувал их волосы, создавая ощущение полета.
– Куда мы едем, мама?
Ее мать заговорщицки улыбнулась.
– Туда, куда несет нас ветер, милая.
