К этому времени уже не кажется преувеличением слоган на десятиметровом транспаранте в голове колонны: БЕЛГРАД — ЭТО ВЕСЬ МИР!
Кто-то дает мне затянуться, я иду позади транспаранта и бормочу под нос чью-то строчку: «Весь мир — шарнир, шарнир моей коленки, не более того».
f
Купание проходило, пока шли новости. Время от времени мать заглядывала в ванную — убедиться, что я на месте. Отец в гостиной смотрел телевизор. Дабы уберечь меня от лжи, им следовало быть в курсе дел. До меня доносились причитания матери: опять наплещет воды, всю квартиру затопит. Я с головой погрузился в воду И некий голос стал вещать о том, что в тот день произошло в мире: в Бангладеш в результате оползня погибли 150 человек, в Западной Африке началась революция, где-то открыли детсад и олимпийский бассейн, клуб МТК со счетом 2:0 выиграл у Ференцвароша. Не знаю, кто мне вещал и что хотел сообщить, но ясно было, что у них на меня имеются виды, ведь мне даже объявили, какая будет погода. На следующий день я различил в ванне уже несколько голосов, что свидетельствовало о том, что со мной имеет дело организация. Способ коммуникации мне казался логичным: я не мог ничего передать им, ибо под водой разговаривать невозможно, они же, дабы о наших контактах не прознали родители и воспитатели, могли выйти со мной на связь только во время купания. Мне трудно было понять, почему для организации так уж важно подробно информировать меня о военных учениях в Польше и о том, какие села на территории Задунайского края стали городами, но я знал, что, если буду внимателен, получу сигнал. Моя жизнь под водой обретала глубинный смысл. Как-то в воскресенье, во время мытья головы, мать, ничего не подозревая, окунула меня с головкой, и приятный женский голос шепнул мне на ухо, что градом побило весь урожай. Тут я понял, чего от меня ожидают, и, честно сказать, это было мне по душе: я должен был творить беспорядки. Мне и раньше случалось после того, как меня укладывали в постель, сражаться в темноте с субмаринами и штурмовиками, и даже бывало, что я оказывался на полу, но все же благодаря несгибаемой воле в конечном счете победа всегда оставалась за мною. А с того дня я стал саботировать развитие нашей народной демократии с трудолюбием пчелки. Мой путь был отмечен землетрясениями, взрывами газа и отключениями электричества. Получаемая во время купания информация позволяла мне засекать стратегические объекты, и если в стране сдавали новый завод или электростанцию, я был тут как тут и делал, что должен был делать. Тем временем СЭВ топтался беспомощно у «железного занавеса», не допетривая, что враг у него в тылу.
Я был еще невинным, но мне это не мешало. О том, что это такое, я не имел понятия. Мир в ту пору был черно-белым, и увидеть его можно было по телевизору. До сих пор у меня перед глазами овертайм финального матча Голландия-Аргентина, дуэт Баадера с Майнхоф,[29] «Аполлона» — с «Союзом», гибель Элвиса, короля рока (не знаю уж почему, но отец был в отпаде), прорыв газа в местечке Жана, облака вулканического пепла над горой св. Елены, полет в космос венгра и всемирный чемпионат по кубику Рубика в Будапеште. Спорт в черно-белом изображении был очень занятен, во время боксерских матчей приходилось замечать, у кого сколько полосок на носках. Даже на первом свидании, которое тоже было черно-белым, я не забыл подсчитать, сколько полосок было у той девчонки, цвет глаз ее помню хуже. А после первого поцелуя родители купили цветной телевизор, и сразу выяснилось, что голландцы — апельсиновые, итальянцы — синие, что есть зеленые и есть красные дьяволы, только немцы, словно бы в наказание, как были черно-белыми, так и остались, и страна у них была разорвана надвое, так что я не завидовал им.
Сынок Милошевича — автогонщик, он разбивает «феррари» одну за другой. Размахивать флагом «Феррари» — такая же шутка, как ходить на первомайскую демонстрацию с флагом швейной фабрики «Первое мая». Пародируя проправительственный лагерь, студенты выходят на демонстрацию с бразильским флагом и портретом Сенны. Сколько еще «феррари» надо ему разбить, чтобы сравняться с Сенной?[30]
Между двумя демонстрациями мы дергаем по пивку.
На площади Теразие ребята лениво разминаются, перешнуровывают ботинки, выстраиваются в шеренгу.
Потихоньку начинают собираться демонстранты, откуда-то появляется мяч, они распасовывают его перед кордоном. Прибывает основное ядро, фанаты «Красной звезды» с флагами, дудками и барабанами. Гип-гип-ура, мы прорвемся, орут они трем тысячам омоновцев.
Во мне просыпается Сепеши,[31] и я начинаю вести репортаж для стоящих рядом со мной. Итак, дорогие друзья, сегодня нам представляется возможность выяснить, чего стоит такой фактор, как игра на своем поле. Игроки Милошевича получили подкрепление, однако соседние переулки вполне могут преподнести ей сюрприз. Нет никаких оснований полагать, что гости непобедимы. Ходят слухи, что некоторые из них собираются перейти в другой клуб, что в их тренировочном лагере царит враждебность.
Мяч вбрасывается в игру. Он на стороне хозяев. Милиция пытается блокировать игру, перехватив мяч. В центре поля — какая-то свалка, решающего удара не получается, защитники оттягивают противника на себя, атака захлебывается, молниеносный прорыв, передача, го-о-о-л!!!
Революция должна продолжаться, говорил Тито. Революционная улица — бульвар Революции — самая длинная в Белграде, хотя никакой революции в Белграде никогда не было. Манифестанты забрасывают тухлыми яйцами телецентр, редакции правительственных газет и Дом радио. Они прокалывают скорлупу иголкой и выдерживают три дня. Когда вонь становится невыносимой, яйца готовы к употреблению. Лимонка по-белградски. Главное — точно рассчитать время. Взлетевшие до небес цены на яйца ограничивают сферу применения яиц как тактического оружия, но фольклор сохраняет память о них: к демонстрациям, как к стенам домов — следы тухлых яиц, прилипает название: «желтая революция».
В ночь накануне битвы при Нандорфехерваре[32] на противоположном берегу Дуная, у Зимони, подошедшие к осажденной крепости крестоносцы разжигают костры ради вящей славы христианства. С той стороны тысячи костров представляются безбрежным морем огня. Всякий раз, когда на другом берегу начинают играть турецкие трубы, крестоносцы поднимают умопомрачительный шум — свистят в свистки, дудят в дудки, бьют в барабаны, горшки, кастрюли и свои щиты, звенят колокольчиками. Они не любят однообразия.
