— Все слуги живут в доме?
— Только небольшая часть. — Он указал на заросший виноградником склон на юге долины. — На той стороне расположена деревня. В это трудно поверить, но там довольно мирно сосуществуют саны и гереро. Это также стало возможным только благодаря присутствию белых людей, можете мне поверить. О распрях этих народов ходят легенды, в которых никогда не обходится без жутких побоищ.
— Какой народ преобладает здесь, в долине, численно?
— Саны, хотя их дом — это, собственно, засушливые территории Намиба и окраина Калахари. Когда-то эти земли принадлежали гереро, но гереро склонны к мятежу, и поэтому более девяноста процентов наших служащих — саны, к ним, впрочем, относятся и те, которых вы встречали в Виндхуке. Нужно отдать им должное — при всей своей примитивности они любезный и предупредительный народец. В благодарность мы почти перестали называть их бушменами, то есть «людьми кустов», как их когда-то называли голландские поселенцы. Мы называем их саны, хотя по отношению друг к другу они в большинстве случаев используют слово «ю», — он снисходительно улыбнулся. — Это все немного сложно, но у вас еще будет возможность во всем разобраться.
Сендрин одарила его пренебрежительным взглядом.
— Я уверена, что в благодарность за такое великодушие саны позволили втиснуть себя в ваши шаблоны.
— Ах, фрейлейн Мук, — вздохнул он, ничем не выказывая своего раздражения. — Вам еще многое предстоит узнать. Внутри чернокожие совсем другие. Разумеется, саны вежливы и услужливы, и они не гнушаются тяжелой работы. Но не следует обольщаться, на самом деле они навсегда останутся народом охотников и кочевников. Те, которые еще кочуют в пустынях, даже не образовывают племена. Они кочуют семействами, не имея ни вождей, ни королей. От гереро саны отличаются прежде всего тем, что не пытаются реализовать свое стремление к самоопределению силой. — Он поправил свою шляпу, когда экипаж прогрохотал по гравию перед порталом дома. — Однако, фрейлейн Мук, не считайте нас, пожалуйста, рабовладельцами, так как мы таковыми не являемся. Каждый из наших слуг, будь то швейцар или виноградарь, может уйти, когда и куда ему захочется. — Он не сказал, было ли это правило ему по душе или нет, однако не смог сдержаться, чтобы не добавить: — Вы должны знать, что мой отец — весьма толерантный человек.
Прямоугольный двор был с трех сторон обрамлен центральным и боковыми фасадами основного здания. Посредине находился овальный газон, который поливали из леек четверо детей санов. Каждый раз, когда лейки становились пустыми, дети бежали к водяному насосу, который находился в конце двора. Там стояла женщина, вероятно мать этих детей, и качала рычагом насоса воду.
Сендрин выбралась из экипажа и смотрела, как кучер спрыгнул с облучка и принялся разгружать ее багаж. Впервые ей бросилось в глаза, каким он был маленьким. Она читала, что рост санов не превышает ста шестидесяти сантиметров. Вероятно, и те четверо детей были старше, чем казались, хотя никто из них не доставал Сендрин до пояса.
— Подождите, пожалуйста, минутку, — попросил Валериан, — я попытаюсь разыскать свою мать. Она точно знает, запланирована ли для вас экскурсия по дому или сначала вы сможете отдохнуть в своей комнате.
Вы могли бы спросить, что угодно мне, — хотелось ей возразить. Постепенно она вынуждена будет смириться с тем, что отныне двадцать четыре часа в сутки она находится в распоряжении семьи Каскаден. Итак, это был тот день, к которому в течение нескольких лет их готовили в школе имени Вильгельмины Флейшер.
Валериан вошел в дом, а Сендрин с любопытством приблизилась к детям, работавшим на поливке газона. У троих из них как раз закончилась вода в лейках, и они снова побежали к женщине, работающей возле водяного насоса. Однако четвертый ребенок остался и, задумавшись, широкой струей поливал траву. На нем была одежда, пошитая вручную, очевидно перешитая из старых нарядов колониальных господ. Углы воротника и рукава были слишком длинными, пуговицы оказались сделанными из коры дерева — их шероховатая поверхность должна была напоминать дорогие запонки из оленьих рогов, какие носили господа. Сендрин представила себе черную женщину, которая вечером сидела в своей хижине, пытаясь пошить одежду своим детям, такую, чтобы она была похожа на одежду людей из высшего общества, представленного здесь европейцами. Эта картина глубоко тронула девушку.
Она полностью была захвачена видом ребенка, который в солнечном свете мечтательно орошал газон, как вдруг раздался крик. Сендрин ошеломленно подняла голову и увидела, что чернокожая женщина с трясущимися руками бежит от водокачки через весь двор прямо на нее. Три других ребенка также начали кричать, но остались стоять у выхода со двора, словно не решаясь приблизиться.
Сендрин отступила на шаг назад, неуверенно, но без страха. Но когда она разглядела выражение лица приближавшейся женщины, она посчитала целесообразным отступить еще на несколько метров. При этом она спиной натолкнулась на упряжку и ударилась обо что-то лопаткой. Боль пронзила верхнюю часть туловища, как удар молнии.
Женщина промчалась по газону и так резко схватила мальчика на руки, что у него из рук выпала лейка, и остатки воды пролились на ее юбку. Казалось, она ничего не заметила, только кричала что-то непонятное в сторону Сендрин, затем повернулась так, чтобы Сендрин не могла видеть малыша.
При этом женщина начала петь странную песню, то повышая, то понижая голос, как поют колыбельную. Она словно пыталась успокоить ребенка — и это несмотря на то, что мальчик, кажется, даже не понял, что с ним произошло.
— Ах ты, Боже мой, что вы наделали! — раздался голос от портала дома.
Сендрин повернулась и увидела стоящую в дверях женщину в светлой одежде. Ей, должно быть, было около пятидесяти лет, стройностью она напоминала тополь, не выглядя при этом тощей. На ней были брюки для верховой езды и бежевая облегающая рубашка из накрахмаленной ткани, которая выдавала отсутствие корсета, модного у женщин ее возраста. Ее длинные светло-русые волосы были скручены в простой узел. Сендрин не обнаружила на ней никаких украшений, за исключением простого обручального кольца. Она выглядела, как женщина, которая умеет действовать энергично, при этом ни на одно мгновение не производя впечатление неотесанной провинциалки. Ее пальцы были тонкими и изящными, а лицо имело все те черты, какие мужчины обычно ценят в женщинах, — полные губы, высокие скулы и большие светло-голубые глаза. Несмотря на это, с первого раза невозможно было оценить ее безупречную красоту, — одна из загадок, над которыми билась Сендрин в течение последующих месяцев. Хотя Сендрин совершенно иначе представляла себе хозяйку этого дома, она ни секунды не сомневалась в том, что стояла лицом к лицу с Мадлен Каскаден.
— Что вы сделали? — на этот раз вопрос, кажется, не был риторическим.
— Я… ничего, — пролепетала Сендрин. — Я смотрела, как мальчик поливает газон.
— Вы на него смотрели?
— Это запрещено?
Мадлен Каскаден глубоко вздохнула и поспешила к чернокожей, которая по-прежнему обнимала своего сына и тихонько пела. Госпожа мягко погладила ребенка по головке, потом спокойно заговорила с женщиной, покопалась в кармане брюк, достала оттуда денежную купюру и сунула ее чернокожей в руку. В то же мгновенье женщина убежала вместе со своими детьми, скрывшись за углом дома.
