И рявкнул медведь во всю грудь свою медвежью:
— Ты зачем сюда идёшь? Проходи мимо!
Аж жёлуди с дуба посыпались…
Поймал Заяц медвежий рык на магнитофонную ленту, покачал головой:
— Эх, вот это ты рявкнул сейчас, Михайло Иваныч, насквозь своим голосом прошиб. Я и не думал, что ты можешь рявкать так… А сейчас скажи так: «Это мой Заяц, никогда не смей его трогать».
— Знаешь что, — медведь привстал с лавки, — беги-ка ты отсюда, пока я не рассердился, а то как зафутболю.
— Н-не надо, не надо меня футболить, Михайло Иваныч. Я сам убегу, у тебя жить не останусь. У меня свой домик есть, зачем я тебя стеснять буду. Ты скажи только вот те самые слова, я и убегу.
— Да сколько же я ещё кричать-то могу? Я и так уж укричался до пота.
— Ну, пожалуйста, Михайло Иваныч, — просил Заяц. — Ведь сказать же совсем немножко надо: «Это мой Заяц, никогда не смей его трогать». А может, от этих-то от твоих слов вся моя дальнейшая заячья жизнь зависеть будет.
Сказал медведь:
— Это мой Заяц, никогда не смей его трогать.
— Ой, — сморщился Заяц. — Ну что ты как сказал? Разве такие великие слова так говорить надо? Ты скажи так, чтобы всем ясно было, что заяц твой и никому его трогать не разрешается.
И рявкнул медведь из последней мочи:
— Это мой Заяц! Никогда не смей его трогать!
— Ой, Михайло Иваныч, ой, как ты сейчас сказал! Я даже присел от страха. Попроси я тебя второй раз сказать так, не сумеешь поди. Но мне второй раз и не надо, мне и одного хватит.
Закрыл Заяц свой магнитофон и отправился домой. Только пришёл, только есть собрался, смотрит, а Волк вышагеливает по тропиночке и — раз! — свернул к заячьей избушке. Как увидел это заяц, так сразу же — чик! — и включил свой магнитофон. Ка-ак магнитофонная лента рявкнет медвежьим басом:
— Р-р-р!
Волк так и по-е-е-ехал по траве на тощих половинках.
А из заячьей избушки громово во всю медвежью грудь:
— Ты зачем сюда идёшь?
— Зайца проведать, Михайло Иваныч, Зайца проведать.
— Пр-роходи мимо!
— Хорошо, Михайло Иваныч, хорошо.
А из заячьей избушки огромно, на всю рощу и даже больше — на целую землю:
— Это мой Заяц! Никогда не смей его трогать!
— X-хорошо, Михайло Иваныч, х-хорошо, — упятился Волк в кусты, а там как пошёл чесать по кустам, всю прошлогоднюю шерсть на них оставил, аж за Косым оврагом оказался, три дня назад дорогу отыскивал.
И пошла с той поры у Зайца совсем не заячья жизнь: как только увидит кого на тропинке, так сейчас же — чик! — и включает свой магнитофон. На тропинке в один миг пусто делается. Да и тропинку-то проторили шут знает где, аж за седьмой просекой.
Много лет с той поры прошло, давно уж потёрлась у Зайца магнитофонная лента с медвежьим голосом, но и, потёртая, она всё ещё ему помогает.
ПЛЕМЯ ПЛУТОВСКОЕ
Поймал медведь Спиридон в речке пять раков, несёт домой. Думает — позавтракаю сейчас. Навстречу ему Лисёнок. Увидел раков и заморгал, заморгал глазёнками — морг-морг.
— Что, — добродушно протянул медведь Спиридон, — хочется небось рака отведать?
— Хочется, дядя Спиридон, — честно признался Лисёнок.
— Ну, так и быть, на тебе одного. Мне на завтрак и четверых хватит.
Потянулся было Лисёнок лапкой за раком, но тут же отдёрнул её, обжёгся будто.
— Нет, — говорит, — дядя Спиридон, не возьму.
— Почему это? — удивился медведь.
— Принесу домой, спросит мать: «Где взял?» Что скажу?
— Скажешь, я дал.
— Оно бы можно, дядя Спиридон, да нельзя. Нет, спасибо, не возьму.
— Да почему же?
— Не поверит мать. Скажет: «Не может быть, чтобы такой добрый медведь тебе рака дал, а мне — нет». Ещё подумает, что украл я, нет, не возьму.
— Кха, — крякнул медведь Спиридон и достал из лукошка ещё одного рака. — Бери коль двух тогда. На завтрак мне и трёх хватит.
Потянулся было Лисёнок лапкой за раками, но тут же отдёрнул её. Сказал решительно:
— Нет, дядя Спиридон, не возьму.
— Почему это?
— Принесу домой, спросит мать: «Где взял?» Что скажу?
— Скажешь, что я дал.
— Оно бы можно, дядя Спиридон, да нельзя. Нет, спасибо, не возьму я.
— Да почему же?
— Не поверит мать. Скажет: «Не может быть, чтобы такой добрый медведь тебе рака дал, мне дал, а братишку позабыл?» Не поверит.
Крякнул медведь Спиридон и достал из лукошка ещё одного рака.
— Бери, — говорит, — трёх тогда. До обеда я как-нибудь и двумя обойдусь, а там ещё поймаю.
Потянулся было Лисёнок лапкой за раками, но тут же отдёрнул её, даже попятился в страхе:
— Нет, дядя Спиридон, не соблазняй, не возьму.
— Почему это?
— Принесу домой, спросит мать: «Где взял?» Что скажу?
— Скажешь, что я дал. — Оно бы можно, дядя Спиридон, да нельзя. Нет, спасибо, не возьму я.
— Да почему же?
— Не поверит мать. Скажет: «Не может быть, чтобы такой добрый медведь тебе рака дал, мне рака дал, брату твоему дал, а сестрёнку маленькую позабыл?» Не поверит.
Крякнул медведь Спиридон и достал из лукошка ещё одного рака.
— Бери, — говорит, — и четвёртого коль тогда.
Потом посмотрел в лукошко и последнего достал.
— И этого, — говорит, — бери! Может, у тебя дед есть или бабка какая… Бери уж заодно и лукошко, а то не поверит твоя мать, что такой добрый медведь, как я, мог тебе дать раков без лукошка.
Сунул медведь Спиридон Лисёнку лукошко с пятью раками и пошёл к речке: надо же чем-то позавтракать. Шёл и добродушно поварчивал:
— Вот племя плутовское! «Угостил меня, так не забудь угостить и всех моих сродничков».
