Алан пожал плечами:
— Чтобы спасти свое лицо, полагаю. Почему вообще женщины делают то, что они делают?
Взгляд его скользнул к огню, и Эмма залюбовалась пляской отраженного в его глазах пламени. Она чувствовала себя зачарованной и опустошенной. В его словах была доля правды. Причины, по которым она решилась на эту поездку, могли быть замаскированы под извинения за отца или даже под гнев на Шеридана… На самом деле она втайне надеялась, что он передумает. Даже если потом она сама отвергнет его.
— Что ж, — заявила она решительным тоном, — я сказала то, что собиралась сказать. Оставляю вас наедине с самим собой. Полагаю, это излюбленная ваша компания.
— Но почему, мисс Кортни? Вы же только приехали. — Улыбка на его красивых губах не затронула глаз. — Подозреваю, что последнее, чего вам хотелось бы, это снова пускаться в путь в такую погоду. Может, выпьете со мной?
Он поднялся с кресла. В его изящных, быстрых движениях не было и намека на недавнюю слабость. Перед ней снова был беззаботный весельчак.
Выплеснув воду из чашки в огонь, Алан наполнил ее виски и подал девушке.
Решится ли она?
— Почему бы и нет? — сказал он, словно читая ее мысли. — Едва ли ваша репутация пострадает от этого еще больше.
Она нехотя протянула руку за чашкой. Он тут же игриво убрал ее.
— Одно условие, — сказал он. — Снимите плащ.
Она покачала головой:
— Я не могу здесь больше оставаться.
— Ненадолго. Можете выпить и ехать.
— Хорошо.
Эмма сняла плащ. Он взял его и швырнул на спинку дивана. Внезапно она почувствовала себя слабой, незащищенной и уязвимой. Она неосознанно пробежала руками по своим темным, тщательно уложенным волосам, гадая, сравнивает ли он ее с Ритой, чьи волосы белокуры и полны солнечного света. Ну разумеется. Они все так делают. Мужчины, подобные Алану Шеридану, всегда предпочитают женщин изящных, светловолосых и белокожих. Таких, как Рита. Таких, как ее мать.
Он молчал, стоя перед ней с чашкой в руке. Однако его глаза были красноречивее слов, лениво скользя от ее макушки до подола платья. Молчание затянулось, постепенно наполняясь незначительными звуками — потрескиванием огня в камине, тиканьем часов и едва слышным шуршанием снежной крупы о стекло.
Наконец он протянул ей чашку. Она приняла ее, пожалуй, с чрезмерной готовностью.
— Предлагаю тост, — произнес Алан, поднимая бутылку. — За двух неудачников, застигнутых бурей.
— Какой бурей? — поинтересовалась Эмма. — Той, что там? — Она махнула в сторону окна. — Или той, что внутри?
Он удивленно поднял брови. В его глазах что-то промелькнуло. Насмешка? Что бы это ни было, ее слова вызвали у него улыбку. Пальцы Эммы сжимали чашку с виски, как спасательный круг.
— Садитесь, — сказал Алан, указав на небольшое кресло у камина. — О, бога ради, извините, — поспешил добавить он с ноткой сарказма. — Не изволите ли присесть, сударыня? Молю, простите меня за нарушение этикета: у меня нечасто бывают гости. Мало-помалу привыкаешь иметь дело с несговорчивыми слугами.
— По-моему, несговорчивость со стороны слуги требует немедленного увольнения, — отозвалась она, многозначительно взглянув в сторону двери, где за порогом топталась горничная. — Вы ведь хозяин Шеридан-холла.
Он ничего не ответил, а просто откинул голову на спинку обитого парчой кресла и уставился в пространство.
— Хозяин этого дома? Позвольте с вами не согласиться, мисс Кортни. Как можно быть хозяином пустоты?
— Вы хотели сказать — одиночества, мистер Шеридан.
— Разве я похож на одинокого человека, мисс Кортни?
— Думаю, если б я жила здесь одна, то стала бы опасаться за свой рассудок.
Он лениво усмехнулся, а затем позволил мыслям раствориться в языках пламени, где они и пребывали некоторое время, между тем как Эмма делала глоток за глотком и любовалась бликами огня, играющими на словно высеченных из гранита чертах лица Алана. Внезапно он поднял глаза и поймал ее взгляд.
— Что такого привлекательного вы находите во мне? — спросил Шеридан. — Только не говорите, что никогда раньше не имели дела с аморальным типом.
— Нет, — ответила она, — полагаю, не имела.
— А, стало быть, только с цыганами и татуировщиками?
Он отхлебнул виски, потом махнул на кресло у камина:
— Пожалуйста, садитесь.
Помедлив, она все же села и почувствовала облегчение. Сколько она простояла, неподвижная как статуя, сказать трудно.
— Итак, скажите мне, мисс Кортни, это ваш первый визит в Шеридан-холл?
— Да.
— Он таков, как вы ожидали?
— Да.
Мужчина поднял голову и удивленно поглядел на нее:
— Как так?
— Он такой величественный.
— Это и дураку понятно. Лучше скажите, что вы думаете об этом? — Он обвел рукой комнату. — Как вы находите моих собеседников?
— Они мертвы, — ответила она, переводя взгляд с одного чучела животного на другое.
— А остальной дом?
— Холодный и темный.
— Что ж, вы попали в точку. Холодный, темный и полный мертвецов. Какое из живых существ обрекло бы себя на жизнь в подобном окружении, спрашиваю я вас?
Допив содержимое чашки, Эмма протянула ее Алану, чтобы наполнить вновь. Он сделал это и встретился с ней взглядом, возвращая чашку.
— Личинка, — ответила она, дерзко вздернув подбородок. — Летучая мышь. Вампир. Даже хуже того. Слизняк. Жук. Червяк.
Он вскинул руку, словно отклоняя ее слова.
— Довольно. Личинка и червяк? Бог мой, полагаю, мне следует сказать спасибо, что вы не назвали меня грибковой плесенью.
— Но у плесени нет ни сердца, ни разума, ни души, сэр.
Он рассмеялся хрипловатым смехом. От музыки этих звуков у нее перехватило дыхание.
— Ни сердца? Ни души? — Шеридан неубедительно нахмурился, что отнюдь не погасило веселых искорок в его глазах. — Если учесть, что меня всю жизнь называли бессердечным и бездушным негодяем, мисс Кортни, пожалуй, я бы склонился скорее к плесени.
— Но ведь вы живы. Вы дышите. И даже смеетесь. Поэтому у вас должно быть сердце.
— Признаюсь, никогда не видел смеющейся плесени.
— Или личинки.
— Продолжайте. Ради бога, продолжайте. Мое самоуважение растет с каждой секундой.
— Вы ходите на двух ногах?
— Как правило.
— А поскольку я не знаю двуногого животного, которое предпочитает в одиночестве жить в темном, сыром и холодном доме, то остаются только люди. — Она помолчала, как бы размышляя. — Так что вы либо монах, либо отшельник.
