— Ну, можно сказать и так, — уклончиво ответила Каро. — Но Эмили на два года младше меня и такая… такая материалистка! Она всегда повторяет слова своей матери, как будто это неоспоримая истина!
— А разве это не так? — изумленно спросила Джорджиана. — Леди Мельбурн очень умная, начитанная женщина и, кроме всего прочего, всегда имеет успех в обществе.
— Вот-вот! Для этого семейства самое главное — это успех в обществе. Эмили говорит, что когда она сравнивает свою семью с нашей, то ей начинает казаться, что мы все — сумасшедшие, потому что мы думаем, будто любовь, искусство и красота — самые важные вещи в мире.
— Совершенно верно.
— Но Эмили настаивает, что глупо быть романтиками и строить воздушные замки. Она вообще не верит, что на свете есть настоящая любовь.
— Для столь юной особы это весьма печальное умозаключение.
— Она говорит, что нужно быть реалистами. Помнишь, тетя Джорджи, ту пьесу про Андромеду и дракона, которую я написала? Эмили была драконом, потому что она сказала, будто бы это единственная интересная роль. Я играла Андромеду, и Эмили назвала ее глупой девицей. А про ее маму она и вовсе сказала, что та должна была постараться превратить свою дочь в уродину, чтобы ее не отдали дракону. Она и про Персея сказала, что он такой же бестолковый — кстати, его играла Фанни.
— Ну почему же Персей бестолковый? — спросила Джорджиана, взглянув на Фанни, которая за все полчаса не промолвила ни слова.
— Потому что он рисковал своей жизнью ради девушки, которую никогда прежде не видел. Эмили говорит, что она могла того и не стоить. Еще она думает, что Персей мог бы гораздо лучше использовать голову медузы — например, обратить в камень Нептуна и стать владыкой морей и океанов. Правда, в роли дракона Эмили была неподражаема. Мы так смеялись! Представь, тетя Джорджи, когда дракон опустошал и разорял страну, он опрокинул все стулья и вообще разгромил всю комнату!
— В Брокетте у тебя будет прекрасная возможность разыграть еще какую-нибудь пьесу, — сказала Джорджиана. — Фанни, а тебе нравятся такие развлечения?
— Да, тетя Джорджи, очень. Каро всегда придумывает столько интересного.
У Фанни был звонкий, но в то же время негромкий и спокойный голос. Она не была робкой, но рядом с живой и веселой Каро всегда выглядела просто тихоней.
Останавливая на ней свой взгляд, герцогиня каждый раз испытывала боль: Фанни слишком напоминала ей Франсуа. В свои тринадцать она была довольно рослой, выше Каролины, а ее когда-то болезненный, землистый цвет лица теперь сменился на нежно-сливочный.
«Прекрасная кожа, — подумала Джорджиана, — гладкая, плотная и в то же время мягкая — вынесет любые жизненные передряги гораздо лучше, чем нежные, похожие на лепестки роз щечки англичанок».
У Фанни было милое личико, мягкие, словно бархатные, карие глаза, густые и длинные ресницы и такие же густые темные, почти черные кудри. Глядя на ее маленький рот и прямой изящный нос, Джорджиана каждый раз со вздохом думала, как сильно девочка похожа на своего покойного отца.
Она и раньше частенько пристально вглядывалась в черты лица Фанни, пытаясь обнаружить хотя бы мимолетное сходство с собой. Может быть, лишь изгиб губ слегка напоминал ее собственный, но рот Фанни был гораздо меньше и, будто отражая сущность ее замкнутой натуры, обычно был сдержанно закрыт.
— Ты ведь хорошо знала маму Фанни, тетя Джорджи? Мы недавно говорили о ней. Странно, что у Фанни нет даже ее портрета или хоть какой-нибудь ее вещицы. Расскажи нам о ней!
Джорджиана догадалась, что этот неожиданный вопрос исходит скорее от Фанни, чем от Каролины, которая редко утруждала себя чужими проблемами, если только они не касались ее напрямую. Но то, что Фанни начала интересоваться своим происхождением, казалось вполне естественным, и Джорджиана ответила:
— Как вы обе, наверное, знаете, когда начался террор, семья Фанни покинула Францию. Они уезжали в спешке и поэтому были вынуждены оставить все свое имущество. Это было ужасное время. Я очень близко знала твою маму, Фанни, но сколько лет прошло с тех пор!
— Она была нашей дальней родственницей? — спросила Каро.
— Очень дальней, — ответила Джорджиана. — От той ветви нашей семьи сейчас не осталось никого, кроме Фанни. Но когда мы были еще девочками, — я, мама Фанни и твоя мама, Каро, — мы, частенько виделись.
Глаза Фанни расширились.
— Она была красивая? Как ее звали, тетя Джорджи? Вы любили ее?
— Да, я очень любила ее, — ответила Джорджиана, подумав, насколько одновременно лживы и правдивы были ее слова. — И она была очень хорошенькой. Как ее звали? Ее звали Глория.
Это имя вдруг возникло из тумана ее воспоминаний — именно так однажды, в пылу страсти, ее назвал Франсуа, обожавший ее золотисто-рыжие локоны.
— Как ты уже знаешь, тебя назвали в честь твоего отца, — продолжила Джорджиана. — Глория умерла при родах, но отец очень сильно любил тебя. Мне жаль, что я не могу рассказать тебе больше, но все это было так давно… Наша семья не одобрила замужества твоей матери, и мы на некоторое время потеряли с ней всякую связь. Но ты знаешь, как сильно мы все были рады снова найти тебя!
— Я немного помню папу, — задумчиво проговорила Фанни. — У него были темные волосы, он был высокий и красивый, только очень худой и все время кашлял…
— У него были слабые легкие, они-то его и погубили, — сказала Джорджиана.
— А… моя мачеха все еще живет в Шотландии?
— Думаю, да, дорогая, хотя мы не получали весточек от мадам Валери с тех пор, как она привезла тебя к нам. Ты же знаешь, она снова хотела выйти замуж и полагала, что тебе будет лучше остаться с нами.
— По-моему, она оказалась права, — заявила Каро. — Ты не любила эту женщину, Фанни? Ты ведь не скучаешь по ней?
— Нет, я ее не любила, — согласилась Фанни. — Но ее девочки… Они мои сестры…
— Но только наполовину! Да они сейчас, наверное, уже совсем забыли о тебе.
— Да, наверное, — безо всяких эмоций проговорила Фанни.
«Интересно, о чем она сейчас думает, бедное дитя», — подумала герцогиня и, протянув руку, обняла Фанни за плечи:
— Придет время, когда ты станешь взрослой и сможешь сама разыскать своих сестричек. Конечно, если захочешь. Но я полагаю, тебе лучше просто забыть о них.
— Конечно, просто забудь о них, и все! — решительно заявила Каро. — Они бросили тебя. Они не хотели, чтобы ты жила с ними, а мы — мы так тебя любим! Милая Фанни, что бы мы без тебя делали?!
— Вы всегда были очень добры ко мне, — сказала Фанни, обращаясь скорее к герцогине, чем к Каро. — Вы дали мне все. Я помню тот день, когда я впервые оказалась в этом доме. Тогда тетя Генриетта подарила мне то ожерелье с жемчугом. Это было мое первое украшение в жизни, моя первая красивая вещица! А моя одежда — такая страшная, что тетя Генриетта сразу же велела переодеть меня в одно из платьев Каро. Оно оказалось мне тесновато, и портнихе пришлось срочно перешивать его, а мисс Янг сразу побежала покупать все необходимое для шитья, и потом несколько белошвеек сидели за работой целых три дня и в конце концов сшили целую гору одежды, такую огромную, что я просто не верила своим глазам! Мне казалось, что я сплю и вижу какой-то чудесный сон. Особенно мне запомнилось одно платье — белое, газовое; его сшили первым, потому что мы с Каро должны были ехать в мастерскую мистера Хоппнера — позировать ему для портрета.
