Сердце у меня замирает. Почему бы ему не воспользоваться старой доброй тактикой «бегства от проблемы»: забыть и никогда больше об этом не заговаривать? Таков был мой план. Неудивительно, что я терпеть не могу свою работу. Я — человек, который ненавидит споры. Беру ручку и нервно постукиваю по столу. Так и слышу мамин голос, убеждающий меня не волноваться. Кладу ручку и смотрю на телефон. Женский голос спрашивает, что сделать с этим сообщением: прослушать еще раз, сохранить или удалить?
О чем он хочет со мной поговорить? Что здесь можно сказать? Слушаю опять, надеясь, что под звуки его голоса ответ придет ко мне сам. Не приходит. Прокручиваю еще и еще, пока голос не начинает звучать неразборчиво. Так сливаются слова, теряя свой первоначальный смысл, когда произносишь их много раз подряд. Это была моя люби- & мая игра. Каша, каша, каша. Я повторяла и повторяла, пока мне не начинало казаться, что та желтая субстанция, которую я обычно ела на завтрак, называется теперь совершенно иначе.
Напоследок слушаю Декса еще раз и стираю сообщение. Определенно голос у него не такой, как всегда. Это важно, потому что и сам он в некотором роде стал другим. Мы оба стали другими. Потому что даже если я попытаюсь забыть о том, что случилось, даже если Декс выбросит это из головы после короткого и неловкого телефонного разговора, мы навсегда останемся в памяти друг друга — в том списке, который есть у каждого человека, будь это секретный дневник или отдаленные глубины сознания. Список короткий или длинный. Выстроенный в порядке поступления или по степени важности. С полным именем, дружеским прозвищем или просто характерной деталью. Так обычно запоминает Дарси: «Дельта Сигг, у которой потрясающая задница».
Декс оставил о себе добрую память. Не желая того, я вдруг снова вспоминаю о том, что было между нами. В те минуты он был просто Дексом, отдельно от Дарси. Таким ему уже давно не приходилось быть. С того самого дня, как я их познакомила.
Я встретила Декса, когда училась на юридическом отделении в Нью-Йоркском университете. В отличие от других студентов, которые пришли туда сразу после колледжа, потому что не смогли придумать ничего лучшего, Декс Тэлер был взрослым и опытным. Он работал аналитиком в фирме «Голдман Сакс», где я летом была на практике (моя работа заключалась в том, что я разбирала документы и отвечала на звонки). Декс был серьезный, спокойный и такой красивый, что трудно было его не заметить. Уверена, что в университете он играл ту же роль, что в школе — Блэйн Коннор и Дуг Джексон, вместе взятые. Разумеется, мы были уже отдаленно знакомы после первой недели занятий; девочки сплетничали о его семейном положении, отмечая, что кольца у него на безымянном пальце нет, но вместе с тем для холостяка он слишком ухожен и хорошо одет.
Но я сразу же выкинула его из головы, убедив себя, что его внешний блеск просто утомителен. Это был ловкий ход, потому что я знала: Декс — не моего поля ягода. Ненавижу это выражение, как и «по одежке встречают», но действительно трудно отрицать, что люди обычно общаются с теми, кто на них похож, а если нет — то это очень странно. Помимо того, я еще не зарабатывала тридцать тысяч в год, чтобы позволить себе отвлекаться на поиски парня.
При таком раскладе, весьма вероятно, за три года я бы с ним ни разу и не заговорила, но однажды мы вместе оказались на семинаре, который вел ехидный профессор Зигман. Хотя многие профессора в Нью-Йоркском университете придерживались метода сократической беседы, но только Зигман пользовался им для того, чтобы мучить и унижать студентов. Декса и меня объединила ненависть к этому мерзкому человеку. Я просто необъяснимо боялась Зигмана, в то время как чувства Декса были ближе к отвращению. «Вот задница, — обычно ворчал он после занятий, которые чаще всего заканчивались тем, что Зигман доводил очередного студента до слез. — Хотел бы стереть ухмылочку с этой самодовольной рожи».
Постепенно наше ворчание переросло в продолжительные разговоры во время прогулок по Вашингтон-сквер или за чашкой кофе в студенческой столовой. Мы начали вместе заниматься, готовясь к неизбежному — к тому дню, когда Зигман вызовет нас. Я с ужасом ожидала своего часа, понимая, что это будет избиение младенцев, но втайне не могла дождаться, когда придет очередь Декстера. Зигман измывался над слабыми и застенчивыми, а Декс был не робкого десятка. Я была уверена, что он не сдастся без боя.
Хорошо помню этот день. Зигман стоял за кафедрой, изучая список студентов, в котором были и наши карточки, вырезанные из общей фотографии курса (выбирая очередную жертву, он просто истекал слюной). Он взглянул сквозь маленькие круглые очки (точнее сказать, пенсне) в нашу сторону и сказал:
— Мистер Талер.
Фамилию Декса он произнес неправильно.
— Тэлер, — невозмутимо отозвался Декс.
Я затаила дыхание; еще никто не осмеливался поправлять Зигмана.
— Прошу прощения, мистер Тэлер, — отреагировал Зигман с легким лицемерным поклоном. — Итак, дело «Пальсграф против железнодорожной компании Лонг- Айленд».
Декс спокойно сидел с закрытым учебником, в то время как все остальные нервно искали это самое дело, которое нужно было изучить накануне. Речь там шла о железнодорожном инциденте. Пробираясь через толпу к вагону, служащий выбил из рук у пассажира упаковку динамита, нанеся тем самым телесные повреждения другой пасса-жирке, миссис Пальсграф. Судья Кардозо, соглашаясь с мнением большинства присяжных, утверждал, что случай с миссис Пальсграф не является «предсказуемым» и потому железнодорожная компания не обязана выплачивать ей предусмотренную компенсацию. Служащий, как объяснил судья, возможно, обязан возместить ущерб, нанесенный владельцу багажа — но не миссис Пальсграф.
— Должна ли была пострадавшая сторона получить компенсацию? — спросил Зигман.
Декс не ответил. На мгновение я испугалась, что он окаменел от страха, как и все его предшественники. «Скажи, что нет! — посылала я ему мощные мозговые импульсы. — Поддержи мнение присяжных». Но когда я увидела выражение его лица и сложенные 39
на груди руки, то поняла, что он просто выдерживает паузу. Большинство первокурсников отвечали быстро, нервно и путано, как будто скорость реакции Жим** могла искупить их незнание. Ничего похожего в случае с Дексом.
— Как я думаю? — спросил он.
— Я ведь к вам обращаюсь, мистер Тэлер. Стало быть, хочу знать ваше мнение.
— Я считаю, что — да, истица должна была получить компенсацию. Я согласен с точкой зрения судьи Эндрюса.
— В самом деле? — Зигман неприятно возвысил голос.
-— Да. В самом деле.
Меня удивил этот ответ, потому что сам Декс сказал мне перед началом семинара: «Я не уверен, что в 1928 году был широко распространен крэк, но, по-моему, судья Эндрюс здорово обкурился, когда писал свое заключение». А еще больше я была поражена этим дерзким «в самом деле», которое Декс повторил, словно с целью поддразнить Зигмана.
Впалая грудь профессора заметно заколыхалась.
— Итак, вы думаете, служащий должен был предвидеть, что безобидный на вид предмет, пятнадцати дюймов в длину, завернутый в газету, содержал взрывчатое вещество и мог нанести истице увечье?
