* * *
О том, что не стало Володи Стрелкова, я узнал не сразу. Морозы той зимой стояли сильные, и месяца полтора я не был в Москве. А как позвонил другу вечером из Владимира, трубку взяла Галина, жена Володи.
— Дома ли, Владимир Александрович? — спрашиваю. — Или опять засиделся в редакции…
— Нету Володи, — отвечает Галя. — И голос у нее необычно тихий, бесцветный.
— А когда будет? Не потревожу, коль позднее перезвоню?
— Совсем нет Володи, — последовал бесстрастный ответ. — Вот уже больше месяца как нет. Позавчера сорок дней отметили.
— Сердце, давление? — кричу в трубку.
— Если бы, машина. Подъезжай, тогда все узнаешь.
По телефону не стал допытываться, что да как. Раз свершилось такое несчастье, надо узнать все и в подробностях. А пока потянуло выпить. Водки дома не оказалось, развел спирт. Выпил две рюмки, чем-то зажевал. И вот тогда наступило ощущение пустоты, утраты чего-то дорогого. Выпив еще рюмку, достал последнюю книжку друга, что-то прочел, рассматривал фотографии. А поутру взял отгул на работе и отправился в Москву.
… Мое знакомство со Стрелковым состоялось заочно после того, как я отправил в редакцию журнала «Человек и закон» очерк о некоем кровавом убийстве. Вскоре оттуда пришел ответ, в двух предложениях отвергающих написанное, по причине — цитирую: «неуместного натурализма автора». Ниже подпись журналиста — «В.Стрелков» и приписка от руки: «При случае, заходите в редакцию, познакомимся». Уже потом я оценил душевный и щедрый жест Володи, который хотел дать шанс начинающему журналисту.
Но прошло не менее полугода, прежде чем я лично встретился со Стрелковым. К тому времени в одном из номеров журнала появился мой судебный очерк «Загадка сувенира». В тесном редакционном кабинете, окном выходящим на шумную Таганку, меня встретил плотный двухметровый мужчина, схожий внешностью и толстой вязки свитером с поздним Хемингуэем. Моя рука буквально утонула в широкой ладони. Гигант улыбнулся и тут же спросил:
— Что-нибудь еще принесли? По-моему, судмедэксперт у нас напечатался впервые.
Эта любимая фраза Стрелкова о новом материале запомнилась надолго, обычно с нее начинались наши встречи. Володя, уже опытный и популярный журналист, дал мне несколько ценных советов, которые пригодились и по сей день. Поэтому, не без оснований, именно его считаю своим крестным отцом в журналистике.
Однажды я получил гонорар, и мы вечером отправились в Дом журналиста.
Едва успели согреться чашечкой крепкого кофе, как Стрелков начал перебрасываться шутками со знакомыми, похоже, завсегдатаями этого оазиса тепла, уюта и наркотического сигаретного чада в самом центре Москвы. Через полчаса он исчез, вскоре вернулся с элегантным невысоким мужчиной в вечернем костюме. Володя шумно вздохнул, торжественно поставив на середину стола бутылку пятизвездочного дорогого коньяка.
— Это презент Виктора Семеновича, — пояснил Стрелков. — Придется тебе, старик, поднапрячься и выдать моему приятелю несколько историй из своей практики. Я давно обещал познакомить его с настоящим судмедэкспертом.
Тотчас в руке у меня оказалась визитка с изящной вязью в центре, обозначающей профессию владельца: «ЛИТЕРАТОР». Помнится, я честно отработал в тот вечер. Когда новый знакомый ушел, Стрелков, усмехнувшись, сострил:
— Этот Виктор Семенович не утруждает себя поиском и выдумкой крутых сюжетов. Заглядывает в наш журнал, «Советскую милицию», сюда, так за несколько часов приятной, с коньячком беседы обеспечивает себя «криминалом» на год, а то и два работы. Нам бы с тобой его «вольные хлеба».
Встречались мы довольно часто, раз в один-два месяца. Приезжая в Москву, бывало ночевал у него, наезжал и он во Владимир. С годами Стрелков не старился, наоборот, словно молодел, увлекаясь не по возрасту экстремальными забавами. Достаточно сказать, что в его малогабаритной хрущевке в Черемушках стояли с год два старых мотоцикла, из которых он сотворил один, разъезжая на нем по окрестным улицам, даже иногда добираясь на работу. А вскоре Стрелков, собрав коллекцию холодного оружия, в которой оказались и редкие экземпляры, нашел применение некоторым клинкам, освоив искусство метания ножей. В нем он достиг немалого совершенства. Мишенью служила дверь, ведущая из комнаты в кухню.
— Нож берется за клинок, — обучал он меня. — Рука отводится назад до уровня шеи справа, и сильным движением кисти клинок выбрасывается вперед, при этом ему надо придать вращательное движение. Гляди…
Володя брал нож, едва умещавшийся в его ладони, мгновеньем спустя тот с треском вонзался в деревянную дверь. Вскоре мишень, избранную Стрелковым для забавы, изрешеченную, словно от крупнокалиберных пуль, пришлось заменить на другую дверь из особо прочных досок.
Но при всей мальчишеской непосредственности Стрелков был серьезным журналистом. Он любил ездить в командировки, еще будучи корреспондентом центрального телевидения, исколесил всю страну. Особенно его привлекали дальние экзотические места — Камчатка, Сахалин, крайний Север, горы Памира и Кавказа, пустыни Средней Азии. И всюду, откуда он вел репортажи, писал материалы, Володя заводил друзей.
При этом у Стрелкова оказалась редчайшая родословная. Впрочем, об этом я узнал не от него, а из случайно попавшейся столичной газеты. Его прапрадедом был декабрист Иван Горбачевский, вышедший в 1825 году на Сенатскую площадь и сосланный в Сибирь, отец Володи, летчик-истребитель, Герой Советского Союза сражался с фашистами в небе Испании, там же и погиб, став национальным героем этой страны. А однажды, когда мы уже крепко сдружились, Стрелков показал мне пачку толстых тетрадей в одинаковых черных переплетах. Раскрыв одну, я увидел множество формул, схем, рисунков, исполненных четким каллиграфическим почерком.
— Это труды Николая Егоровича Жуковского по аэродинамике и авиации, — не без гордости пояснил Стрелков. — Он был нашим родственником по материнской линии, с его смертью тетради перешли к отцу, он их очень берег. Надо бы все собрать, что осталось от Жуковского и передать в музей или Военно-воздушную академию его имени.
Однако, вернемся в январь 91-го, точнее роковое для Володи 22-е число, совпавшее с днем смерти Ленина. Уже тогда память о вожде поутихла, не то, что в прежние времена — траурные знамена и флаги, всеобщая мировая скорбь. Оказалось, что именно в тот день вышел указ Президента об обмене денежных купюр достоинством 50 и 100 рублей, образца 61-го года, на новые банкноты образца 1991 года. По указу эта акция должна была осуществиться за три дня, с 23 по 25 января, и в стране, прежде всего Москве, начался дикий ажиотаж. Моментально возникли очереди у Центрального телеграфа, где сотнями оформлялись почтовые переводы, появилась масса мафиозных спекулянтов на улицах, скупавших крупные купюры по бросовым ценам в 20–25 рублей. И опять же, именно к 22-му появилось обращение Президента к Саддаму Хусейну с призывом вывести войска Ирака из Кувейта, опубликовано заявление главы государства о тревожной ситуации в столицах прибалтийских республик Вильнюсе и Риге.
