— Значит, читал?
— А что в этом удивительного? Я — человек простой, из обывателей, сплетни люблю, примочки всякие, особенно когда они меня напрямую не касаются.
— Так это же прекрасно! — воскликнул Меркулов. — Оказывается, тебя мне сам Бог послал! И кому ж как не тебе… На-ка вот, нечто вроде памятки… — Он протянул Турецкому исписанный крупным почерком лист бумаги. — Прогляди уж, не сочти за труд.
— Ну и что вы тут изобразили? — Турецкий стал бегло читать, произнося вслух отдельные слова и фразы. — Так… ага, личное указание… А как же! Иначе ведь я могу взбрыкнуть… Погоди, а при чем здесь это ваше, господа, совершенно бездарное своей неопределенностью выражение «как бы в приватном порядке»? Мы теперь разве частная контора? Частный сыск? Так переадресуйте гуся к Дениске Грязнову, в его «Глорию». Ребята хоть заработают на очередном скандале, а мне зачем? У меня на отпуск деньги уже отложены… Ладно, не сверкай очами, читаю, читаю… Ага, вот оно самое… ну-ну, а я все жду, где ж, наконец, политика-то свое мерзкое рыльце высунет?.. Понятно. Костя, это твой собственный текст? Или со слов написано?
— Ну… и со слов тоже.
— То есть в смысле от души?
— Саня, не морочь мне…
— Что?
— Ничего не морочь! — почти взорвался Меркулов. — Ну что ты, словно дитя малое? И капризное? Не тот ему шарик, понимаешь, дали. «Как бы» ему не нравится! Мне тоже не нравится! Но что есть, то есть.
— Костя, а знаешь, ведь в твоей показной ярости проглядывает нечто этакое фрейдистское, — заулыбался Турецкий. — Чего-то ты, мужественный мой, скрываешь от лучшего друга. И свинья, которую ты ему старательно подсовываешь, вовсе не так безобидна. Давай уж, колись, что ли, до конца. Тебе ж и самому эта хреновня не нравится.
— Фу, Саня!
— Ну, пусть проще, пусть фигня! Ведь так?
— Так. И политика, которой здесь намешано без меры, тоже. Только меня не оставляет мысль, что ни какой политики вообще здесь и близко нет. Ты его знаешь, этого Степанцова?
— А зачем? Мы вместе не служили-с. Он из наших?
— Не знаю, что ты имеешь в виду, потому что от тебя никогда прямого ответа не услышишь, вечно с этими, с…
— С подъелдыкиваниями, Костя, да?
— Нет такого слова! — почему-то взвился Меркулов.
— Да? — сделал большие глаза Турецкий. — А нам, например, со Славкой Грязновым нравится.
— Вам вообще всякая чушь нравится! Один — «подъедь», понимаешь, другой…
— А-а, вон в чем дело! — засмеялся Александр Борисович. — Это тебе генеральный с настроением подгадил? Он и мне вчера говорит: «Подъедь на Краснопресненскую…», а я отвечаю: «Слушаюсь, вашство, прям щас и подъехаю!» Только он все равно не понял, вот и ты зря пафос растрачиваешь, Костя. Давай вернемся к нашим баранам, в смысле к гусю. Что ты про него знаешь такое, что мне неизвестно?
— А что тебе вообще известно?
— Только то, где он работает. А есть ли жена, дети — не в курсе. Но могу. Самого, кажется, встречал. Если супруга похожа на него, это — кошмар. А вот дочки, например, могли бы быть вполне, так я думаю. Не то? — Он наивным взглядом уставился на Меркулова.
— Не придуривайся, старый ведь уже, а все туда же…
— Костя, куда? Что ты все время говоришь загадками? — взмолился Турецкий.
— Ладно, черт с тобой, так и быть, налью тебе одну рюмку, — сказал Меркулов и закряхтел, поднимаясь. — И как только не стыдно! До чего ж мир стал продажным!
— Увы, Костя, — печально согласился Александр Борисович, тоже поднимаясь к книжным полкам, где в одном из ящичков у Меркулова стояли рюмки и вазочки с печеньем, конфетами либо какими-нибудь фруктами — просто так, на всякий случай, для близких людей.
Конечно, он читал эту статью. Просто так, от нечего делать, вечером, перед сном, листая еженедельник, в котором всегда находилась какая-нибудь любопытная фактура, особенно связанная с замечательной советской действительностью, со шпионажем, тайными политическими играми и прочим, почти абстрактным теперь, как сострил не то Михаил Жванецкий, не то Михаил Задорнов, «нашим непредсказуемым прошлым».
Но вот сама статья не то чтобы разочаровала, а как-то и живого интереса тоже не вызвала. Показалось, что кто-то сводит счеты. И сам литературный уровень — отдельные выражения, словарный, так сказать, запас — все это было ниже того, который являлся обычным и характерным для данного еженедельника. Писателей приглашали, известных публицистов, специалистов, знавших проблемы так, что от зубов отскакивали. А это? Повод в очередной раз пожать плечами и перевернуть страницу? Пожалуй, именно так. Да и на кого из ныне существующих политиков, ну, пускай все-таки за редким исключением, не выливали ушаты помоев? Ничего необычного, каждый сам знал, когда рвался в политику, что его ожидает. Так чем тот же Степанцов лучше или хуже? А ничем.
Ну, откровенные намеки на полное моральное разложение — это, разумеется, серьезно, да вот только сами намеки ими и остаются, если нет конкретных доказательств. А без них никто дела не возбудит, как кому бы и не хотелось этого. Но прямых доказательств, будя по тексту и тону статьи, у автора, Метельского этого, видно, нет, да и никогда не было — слухами питался.
Опять же авторские уверения почтенной публики в том, что фигурант в свое время, на заре, так сказать, нарождающегося в Советском Союзе правозащитного движения, будучи народным судьей, отправлял несчастных диссидентов в лагеря, так это тоже не бог весть какое открытие.
Пустословие это, рассчитанное на глупого обывателя либо чрезмерно зацикленного на «правовых свободах» бывшего диссидента. И это будет, пожалуй, правильнее всего. Вот откуда ветер дует. Обиженный! Даже смертельно оскорбленный! Который никогда и ни за что не простит мерзкому судье прежних своих унижений.
Ну и все остальные обвинения — примерно в том же ключе. А смысл этого бесконечного текста, вероятно, в одном: вор уже есть, давайте сюда срочно палача! Потому и название у статьи такое броское, привлекающее внимание — «Требуется палач». Прочитайте и поймете, для кого. И понятно также, почему прибежал к Косте, созвонившись предварительно с генеральным прокурором, Степанцов. Прибежал, подгоняемый, видно, недобрыми предчувствиями, а ушел полный надежд на удачный и бескровный исход. А в самом деле, кто бы на его месте улыбался, подходя к плахе? Он — опытный юрист, прекрасно понимает всю казуистику момента, и для него уверение того же заместителя генерального прокурора, что, мол, поможем, разберемся, не дадим тебя в обиду, лучшее из всех других обещаний.
Итак, генеральный указал, Костя «дружески приказал», а ты, Саня, разбирайся в этом «тухлом» деле. У тебя хоть и генеральские погоны на плечах, но ты — следователь и, значит, знаешь, как это делается. Вот и флаг тебе в руки! В смысле — респиратор, когда копать начнешь…
Примерно в таком тоне закончилась у них беседа в кабинете Меркулова после того, как они прикончили-таки бутылку древнего, в смысле еще советского, армянского коньяка. Под сухое печенье и три сочные груши, которые разделили по-братски.
