Латимер на секунду задумался. Пятьсот пиастров — это меньше фунта. Довольно дешево. Потом он заметил сомнение в печальных глазах и решительно сказал:
— Двести пятьдесят.
Мышкин в отчаянии протянул руки. Ему нужно на что-то жить. К тому же это его друг. У него большие связи.
Согласившись на триста пиастров (включая пятьдесят пиастров для влиятельного друга) и заплатив сто пятьдесят вперед, Латимер ушел. Договорились, что на следующий день он позвонит, чтобы узнать о результатах переговоров. Направляясь обратно вдоль пристани, хотя и довольный заключенной сделкой, писатель чувствовал себя любопытным туристом. По правде говоря, он бы предпочел сам изучить документы и увидеть, как идет процесс перевода. Он бы тогда больше вжился в роль следователя. Конечно, оставался шанс, что Мышкин мог прикарманить сто пятьдесят легко доставшихся пиастров, но Латимер в это не верил. Он верил своим ощущениям, а русский, несмотря на не внушающую доверие внешность, произвел на него впечатление честного человека. К тому же сфабрикованными документами его не обманешь. Полковник Хаки достаточно рассказал ему о суде над Дхрисом Мохаммедом, и он бы сразу раскусил подобный обман. Единственное, друг Мышкина мог посчитать, что пятидесяти пиастров маловато.
На следующий день офис Мышкина оказался закрыт, и хотя Латимер прождал около часа на грязной деревянной лестничной площадке, переводчик так и не объявился. Второй визит, позднее в тот же день, тоже не принес результатов. Латимер пожал плечами. Пять шиллингов в пересчете с турецких пиастров не стоили того, чтобы тратить столько времени и сил. Однако его уверенность стала понемногу таять.
В прежнее состояние ее вернула записка, ждавшая писателя в отеле. На листке корявым почерком было нацарапано, что Мышкина вызвали переводить спор между румынским вторым помощником капитана и полицейским пристани по поводу смерти греческого портового грузчика, которого убили монтировкой. Мышкин беспокоился, что доставляет мистеру Латимеру неудобство, и хотел в качестве наказания выдернуть себе все ногти. Но самое главное — он сообщал, что его друг все уладил.
Следующим вечером перед ужином, когда Латимер пил аперитив, весь в мыле, прибыл переводчик. Мышкин шел, размахивая руками и закатывая глаза, а потом просто упал в кресло в изнеможении.
— Ну и денек! Такая жара!
— Перевод у вас?
Мышкин устало кивнул и закрыл глаза. С мучительным вздохом он залез во внутренний карман и вытащил скрепленную пачку документов. Как умирающий связной, передающий свою последнюю депешу, он сунул их в руки Латимера.
— Выпьете что-нибудь? — спросил писатель.
Русский моментально пришел в сознание, открыл глаза и огляделся.
— Если вы не против, я выпью абсента. Avec de la glace.[6]
Официант принял заказ, а Латимер откинулся на спинку, изучая приобретение.
Написанный от руки перевод занимал двенадцать больших листов бумаги. Латимер просмотрел первые две или три страницы. Без сомнения, это была не подделка. Он стал внимательно читать.
НАЦИОНАЛЬНОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО ТУРЦИИ
НЕЗАВИСИМЫЙ ТРИБУНАЛ
По приказу командующего гарнизоном города Измир, действуя в соответствии с постановлением, провозглашенным в Анкаре в восемнадцатый день шестого месяца 1922 года по новому летоисчислению.
Сводка улик, полученных для заместителя президента трибунала, майора бригады Зиа Хаки, шестого дня десятого месяца 1922 года по новому летоисчислению.
Еврей Закари подал жалобу на негра, Дхриса Мохаммеда, упаковщика инжира, в связи с убийством кузена Шолема.
На прошлой неделе патруль шестидесятого полка обнаружил тело ростовщика Шолема, еврея, обратившегося в мусульманство, с перерезанным горлом в комнате на улице без названия возле старой мечети. Хотя этот человек не был правоверным и не обладал хорошей репутацией, наша бдительная полиция начала следствие. Обнаружилась пропажа денег.
Спустя несколько дней истец Закари сообщил коменданту полиции, что человек по имени Дхрис сорил деньгами. Он удивился, так как знал, что Дхрис бедняк. Когда тот напился, стал хвастать, что еврей Шолем дал ему денег без процентов. И когда Закари узнал от родственников о смерти Шолема, он все вспомнил.
Абдул Хакк, владелец бара «Кристаль», подтвердил, что у Дхриса были греческие деньги, порядка нескольких сотен драхм, и он правда хвастал, что получил их без процентов от еврея Шолема. Что показалось странным, так как Шолем был скуп.
Это слышал также рабочий дока по имени Измаил, о чем дал свидетельские показания в письменном виде.
Когда убийцу стали допрашивать, он сначала все отрицал: ни денег, ни Шолема в глаза не видел. Он объяснил, что еврей Закари его просто ненавидит за то, что он правоверный. А Абдул Хакк и Измаил также солгали.
Когда заместитель президента трибунала допросил его по всей строгости, он признался, что деньги у него были, их дал Шолем в обмен на какую-то услугу. Но на какую услугу, объяснить не смог. Обвиняемый стал волноваться и вести себя странно. Он отрицал, что убил Шолема, и, богохульствуя, призывал Истинного Бога в свидетели своей невиновности.
Заместитель президента отдал приказ о повешении, а все члены трибунала согласились, что приговор вынесен законно и справедливо.
Закончив читать страницу, Латимер поднял глаза на Мышкина. Русский уже проглотил весь абсент и теперь изучал стакан.
— Отличная вещь, — сказал он, — этот абсент. Так освежает.
— Еще выпьете?
— Если вы не против. — Он улыбнулся и указал на документы в руке Латимера: — Все в порядке?
— Да, похоже. Вот только в датах небольшая путаница. К тому же нет отчета врача и попытки установить время убийства. Да и доказательства мне кажутся на удивление неубедительными. По сути, доказано ничего не было.
Мышкин удивился:
— А зачем что-то доказывать? Виноват-то негр. Так лучше повесить его.
— Понятно. Ну, если вы не возражаете, я продолжу просматривать бумаги.
Мышкин пожал плечами, с наслаждением потянулся и подал знак официанту. А Латимер перевернул страницу и продолжил чтение.
Заявление, сделанное убийцей, Дхрисом Мохаммедом, в присутствии командующего охраной казарм Измира и других свидетелей
В Коране сказано, что говорить неправду — грех. И чтобы доказать свою невиновность и спасти себя от виселицы, я признаюсь. Да, я солгал, но сейчас скажу правду. Я правоверный, и для меня нет иного Бога, кроме Аллаха.
Я не убивал Шолема. Говорю вам, я невиновен. Зачем мне лгать? Дайте объяснить: Шолема убил не я, его убил Димитриос.
Я расскажу вам про Димитриоса, и вы мне поверите. Для греков он грек, а для правоверных — правоверный. Его греческое происхождение подтверждает лишь какой-то документ, подписанный приемными родителями.
