Люси повернулась на каблуках и направилась в здание вокзала. В узкое окошко под навесом был частично виден зал ожидания. Я перешел к другому окну, не обращая внимания на толстяка у тележки, но и не забывая о нем. Люси стояла у окошечка кассы с зеленой купюрой в руке.
Рыжий куль зашевелился и двинулся ко мне. Он приближался рывками, словно преодолевая сопротивление изрешеченного тенями воздуха. На мою руку легли два белых мягких пальца.
― Лью Арчер, n'est pas? ― спросил он с шутовской ухмылкой.
― Вы ошиблись. ― Я отстранился.
― Ты от меня не отмахивайся, парень. Я тебя прекрасно помню. Ты выступал свидетелем обвинения в деле Сэдлера, и здорово выступал. Мне пришлось повозиться с присяжными, чтобы добиться оправдания. Макс Хейс, помнишь?
Он стащил панаму, и под ней обнаружилась густая рыжая шевелюра. Хитрые глазки влажно поблескивали, как капли темного хереса. Улыбочка была виноватая, изобличавшая человека, который, несмотря на все старания, в свои сорок ― сорок пять лет ничего не достиг в жизни. Улыбочка исчезла, и на лице его изобразилось недоумение.
― Хейс, ― настойчиво повторил он. ― Максфилд Хейс.
Я хорошо помнил дело Сэдлера и его тоже. Я также вспомнил, что его лишили лицензии за подкуп судей в другом уголовном процессе.
― Я знаю тебя, Мак. Ну и что?
― А то, что мы сейчас перейдем улицу, я поставлю тебе рюмочку, и мы поболтаем о прежних временах. ― Слова лопались на его розовых губах, как пузыри. От него уже вовсю разило спиртным.
Я посмотрел на Люси. Она была в телефонной будке в другом конце зала ожиданий. Ее губы быстро двигались у самой мембраны.
― Спасибо, как-нибудь в другой раз. Мне нужно на поезд.
― Опять дурака валяешь. Два часа никаких поездов не будет. Боишься упустить девочку, n'est pas? Она сможет уехать только через два часа. ― Его лицо засияло от удовольствия, как будто он оглушил меня хлопушкой.
Я и впрямь почувствовал себя оглушенным.
― Кто-то другой валяет дурака. А я сейчас не в настроении.
― Ну, ну, остынь.
― Катись отсюда, Макс.
― Я еще и не подкатился как следует.
― Проваливай. Ты закрываешь мне свет.
Он сделал шутовской пируэт и издевательски ухмыльнулся:
― Avee atquee valee, парень, что значит: только шнурки поглажу. Я на общественной территории, где хочу, там и гуляю. И у тебя нет монополии на это дельце. Бьюсь об заклад, ты даже не знаешь, куда сунул нос. Так что у меня преимущество.
Он понял, что я заинтересовался. Его пальцы, как мокрые слизняки, опять легли на мою руку:
― Люси ― моя добыча. Я выиграл ее в лотерею исключительно благодаря своим незаурядным способностям. Сколько лет наизнанку выворачивался, и вот когда мне в руки наконец плывут денежки, я, разнесчастный, по своему пьяному обыкновению, спотыкаюсь об тебя.
― Вот это речь, Макс. И сколько в ней правды?
― Ничего, кроме правды, бог мне судья, ― он с шутливой торжественностью поднял руку. ― Естественно, это не вся правда. Вся правда мне неизвестна, так же как и тебе. Давай обменяемся впечатлениями.
Люси вышла из телефонной будки. Как только она покидала замкнутое пространство, ее тело инстинктивно сжималось. Она села на скамейку, скрестив ноги, и согнулась, как будто у нее болел живот.
Хейс легонько толкнул меня локтем. Его влажные глаза сияли, как будто он собирался открыть мне имя своей возлюбленной.
― Я знаю, что тут можно огрести солидный куш.
― Сколько?
― Пятьдесят тысяч. Я хочу войти с тобой в долю. Половина на половину.
― Зачем это тебе?
― Боюсь, приятель. ― В отличие от большинства прирожденных врунов, он иногда не чурался правды. ― Ударь меня, и вскочит шишка. Стрельни в меня, и польется кровь. Напугай меня, и я потеряю голову. Я не храбрец, поэтому мне нужен храбрый напарник.
― Для отсидки?
― Типун тебе на язык. Дело абсолютно законное, можешь мне поверить. Не часто случается огрести двадцать пять тысяч законным путем.
― Дальше что?
― Минуточку. Я сказал, обменяемся впечатлениями. Теперь твоя очередь рассказывать. Например, какую историю преподнесла тебе тетя?
― Тетя?
― Ну, женщина, дама, какая разница. С мальчишеской стрижкой и брильянтами. Разве не она тебя наняла?
― Тебе уже все известно, Макс. Пожалуй, тебя ничем не удивишь.
― Попробуй. Какую она сочинила сказку?
― О пропавших побрякушках, что-то малоправдоподобное.
― Ну, мне она почище заливала. Будто бы девушка была служанкой ее покойного мужа, и муж упомянул бедняжку в завещании, а ее саму назначил душеприказчицей. И перед лицом Всевышнего я должна исполнить последнюю волю мужа и вручить Люси ее деньги. ― Он с большим ехидством воспроизвел фальшивую интонацию Уны. ― Видно, она думала, что имеет дело с клиническим идиотом.
― Когда это было?
― Неделю назад. Я целую неделю выслеживал эту чертову негритянку. ― Он бросил злобный взгляд на ссутуленную спину Люси. ― Я ее разыскал, и что же? Звоню сердобольной душеприказчице и спрашиваю, что делать дальше, а она меня отпускает на все четыре стороны.
― Что она пытается скрыть, Макс?
― Так мы напарники?
― Еще посмотрим.
― Черт побери. Я предлагаю ему половину огромного куша, а он говорит посмотрим. Еще посмотрим. Я выворачиваю перед ним карманы, а он кочевряжится. Это дурно попахивает.
― А твой куш не дурно попахивает?
― Я же говорил, что нет. Я уже один раз погорел, потерял лицензию...
― Никакого шантажа?
― Абсолютно никакого. Если хочешь начистоту, дело до такой степени законное, что даже страшно.
― Хорошо. Вот что я думаю. Ей нужна вовсе не Люси. Через Люси она хочет кого-то найти.
― Быстро схватываешь. А знаешь, кого?
― Пока я ее не вычислил.
― Ха-ха. Это не она. ― Он самодовольно улыбнулся. ― Это он. У меня есть его имя и описание. И эта черная малышка должна нас на него вывести, сечешь?
Хейс был возбужден. Его влажные карие глаза лихорадочно бегали, его руки нервно пожимали одна другую. То, что он говорил, казалось мне маловероятным.
