Сюзи не опускала глаз, а Эдерна и вовсе впилась вызывающим взглядом в лицо монахини.
– А почему, матушка, нас с Сюзанной наказывают по-разному, хотя проступок мы совершили один и тот же?
– Замолчите, мадемуазель, вы рискуете быть наказанной плеткой!
– А вы рискуете уничтожить остаток уважения, которое вызывают у меня те, кто считает себя служанками Господа на этой земле!..
Сюзанну увели в карцер, Эдерна вернулась в спальню.
Последующие дни были наполнены различными церемониями, богослужениями и молитвами, связанными с похоронами умершего короля. Монахини тщательно следили за тем, чтобы их подопечные не улыбались, не произносили легкомысленных фраз и уж тем более не смеялись и не шутили. Это время должно было стать временем сосредоточенных размышлений и молитв. Про Сюзанну, сидящую в карцере, позабыли. Она очень сильно тяготилась невольным одиночеством и скучала по своей подруге. Эдерна, в свою очередь, ждала, когда же ей назначат наказание. Однако священник, на которого возлагалась обязанность исповедовать обитательниц монастыря, был занят где-то еще, а аббатиса участвовала в грандиозных похоронах короля. Пришлось ждать до 10 сентября, прежде чем она приняла решение относительно двух озорниц, отравлявших жизнь другим воспитанницам монастыря.
Сюзи предстала перед коллегией, выносящей наказания. Это происходило в ее жизни уже не в первый раз, а потому обращенные на нее осуждающие взгляды ее не очень-то пугали. Напомнив о совершенном Сюзанной проступке и о последствиях, к которым он мог привести, аббатиса объявила:
– Мадемуазель, коллегия моими устами доводит до вашего сведения, что вы считаетесь недостойной находиться в нашем монастыре. Вас вернут родителям, о чем сестра Аполлина их предупредит. Что касается вас, Эдерна де Бонабан, то вы, конечно же, останетесь здесь, однако получите двадцать пять ударов плеткой и будете ежедневно молиться о прощении до первого дня Рождественского поста. Вам не будут давать мяса, а во время занятий по Закону Божьему вы будете находиться в часовне с целью покаяния.
Наказывать Эдерну де Бонабан де ла Гуэньер уж очень сурово аббатиса не стала, потому что боялась рассердить ее покровительницу, недавно овдовевшую и поэтому ставшую такой набожной, как никогда раньше.
Сестра Аполлина отправилась на улицу Сен-Доминик, в дом Пьера-Симеона Трюшо – несчастного отца неисправимой Сюзанны, – чтобы сообщить ему о решении коллегии, рассматривающей проступки, и о том, что он теперь должен забрать свою дочь домой. Когда торговец сукном увидел, что в его дом заходит первая помощница аббатисы, он встревожился, тут же подумав, что его дочь стала жертвой эпидемии или же иного трагического события с фатальным исходом. Когда же монахиня рассказала ему о безнравственном поведении его дочери и подробно перечислила совершенные ею прегрешения, он пришел в ярость: Сюзи, получается, была неблагодарной дочерью, которая не стоила того, чтобы на ее воспитание и образование тратили двести пятьдесят ливров в год!
Настоятельница рассказала все, как есть:
– За прошедшие девять лет не было ни одного дня, в который эта барышня не заслужила бы какое-нибудь наказание! Она целиком и полностью занимала внимание своей сестры-наставницы, и та потеряла счет ее прегрешениям и дерзостям!
– То, о чем вы мне сейчас рассказываете, матушка, мне слышать очень тяжело! Ну чем я заслужил подобную кару? Я полагал, что пребывание в монастыре избавит мою старшую дочь от причуд и дурных наклонностей, однако, судя по всему, я никогда не буду доволен этим ребенком!
– В любом случае, мы ее терпеть больше не можем: ни плеть, ни содержание взаперти никогда не могли заставить ее попросить прощения за свои проступки и согласиться с тем, что она поступает скверно!
– Но… неужели эти ее проступки настолько ужасны, что…
– Ее прегрешения велики, и эта грешница даже и не собирается раскаиваться. Именно поэтому, мсье, аббатиса предлагает вам забрать свою дочь, и как можно быстрее.
Пьер-Симеон Трюшо подавил клокотавший в нем гнев и удержался от того, чтобы выругаться в присутствии первой помощницы аббатисы монастыря урсулинок. У него в голове мелькнула мысль о том, что он сэкономит двести пятьдесят ливров, если его бессовестная дочь покинет монастырь, причем всего лишь за год до своего восемнадцатилетия! Несмотря на свое сумасбродство, она наверняка чему-то в монастыре научилась – как минимум, тому, как вести домашнее хозяйство. Кто знает, может, она даже научилась считать, и тогда она будет помогать ему вести торговые операции! Пьер-Симеон Трюшо был зол на свою дочь, но при этом злился и на монахинь тоже. Они, конечно, считались святыми женщинами, однако стоимость пребывания в монастыре была очень высокой, и это предполагало, что они знают, как перевоспитывать непослушных девочек. А они не смогли перевоспитать его дочь! Если Сюзи оказалась настолько твердолобой, что толку от ее пребывания в монастыре не было, то, значит, не стоило тратить двести пятьдесят ливров в год, да еще и терять ту прибыль, которую могли принести ему две крепкие руки и голова, принадлежавшие той, которая, конечно, была склонна к вспыльчивости, но все же могла принести кое-какую пользу.
– Матушка, – заявил злополучный отец, – я не стану настаивать на том, чтобы вы и дальше держали у себя в монастыре такую паршивую овцу, как моя дочь Сюзанна. Если вы согласитесь вернуть хотя бы часть денег, уплаченных мною наперед за ее пребывание в монастыре, я заберу ее незамедлительно…
Первая помощница аббатисы ответила, что внесенная плата не может быть возвращена даже в том случае, если воспитанница покидает монастырь досрочно, а потому пусть господин Трюшо заберет свою дочь тогда, когда сочтет нужным это сделать, но желательно все-таки побыстрее. Когда он ее заберет, в монастыре все вздохнут с облегчением, но ни одного соля он обратно не получит!
Дальнейшие переговоры были напряженными: ни одна из сторон не хотела уступать. Торговца сукном при этом стала мучить одна назойливая мысль: а как его супруга отнесется к возвращению в дом этой девушки, к которой она отнюдь не испытывала и малейшей симпатии?
У него имелось и много других забот: непрекращающиеся войны, которые вел ныне уже покойный король, крайне негативно сказались на торговле сукном, ситцем и шелками. Англичане, ранее являвшиеся постоянными клиентами, теперь уже ничего не покупали. Богатые дворяне, которые когда-то не считались с затратами на одежду, были вынуждены участвовать в расходах на ведение войны, а потому перестали транжирить слишком много на свои прихоти. Деньги теперь отнюдь не текли устойчивым потоком в кошелек господина Трюшо, и он был вынужден экономить даже на свечах.
Поэтому он и слышать не хотел о том, чтобы не использовать в полном объеме ту сумму, которую он уже уплатил за пребывание своей дочери в монастыре. В конце концов было решено, что Сюзи пробудет в монастыре вплоть до самого последнего дня текущего года, получая при этом пищу, за которую уже было уплачено, – чечевицу и сухой горох. В последний день 1715 года Мартина, служанка, которая когда-то была ее кормилицей, приедет, чтобы забрать ее из монастыря. И тогда монастырь и он, Пьер-Симеон Трюшо, будут в полном расчете.
