Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
– Плохой кофе.
– Да? Я как-то не задумывался… Мы сейчас монастырь посмотрим.
Машина тихо тронулась, сквозь коричневые стёкла дома гляделись сдержанней и будто лаковей.
– А это наличники… Называется сибирское барокко.
– Это ты придумал?
– Не помню, может, и я… Эти завитки называются волюты. Они как глаза… Такие наличники в Томске и Иркутске есть.
– Вообще-то больше на стиль модерн похоже… Странные… Очень красивые… Я такие не видела.
Он остановился у монастыря со стенами когда-то белыми, а теперь облезшими и такими по-детски низкими, что казалось, мир за четыреста лет навсегда перерос их. Стена от зубца к зубцу сбегала и взмывала фигурным провисом, но даже через эти провисы настоящее внутрь не переливалось. Кое-где по рыхлому кирпичу лепились берёзки. Стену, повторяя её провисы, укрывал козырёк из ржавых железных листов.
В углу стен косо чернел силуэт кедра с обломанным стволом и живым боковым отвилком. Погибший ствол был как отрезан по границе стены, а боковой отстволок уцелел над монастырской землёй и темнел живописно и густо.
Рядом с воротами обосновалось целое семейство собак полуовчарочьей смешанной породы, особенно нескладными казались молодые с гладкими вихляющимися хвостами и большими лапами.
– Смотри… – тихо произнесла Маша и осторожно взяла его за локоть. – Они не… опасные? – Слово «опасные» она сказала своей скороговорочкой, словно схватив из засады.
– Что ты? Я смешно говорю?
– Очень. Видишь этот кедр? Я брата Андрея просил сделать фотографию. Если б умел, я бы картину написал.
– Какую? – спросила Маша каким-то другим, крадущимся голосом, и он понял, что они уже вторглись в странное и плотное поле, где слова не сжимались и каждое движение сердца доходило без утечки.
– Стена монастыря. Кедр со сломанной вершиной. Небо. Рваные облака. Машина с открытой дверью. И человек смотрит на кедр. Только мне кажется, что на кедре не хватает чего-то живого.
– Мне тоже кажется, что… на дереве, рядом с которым ты живёшь, не хватает птицы.
– И я бы на него посадил орлана-белохвоста. Снова раздался тёплый, нутряной, сопящий смешок:
– Это такой орёл?
– Это такой орёл. – Женя заметил, что Машин смешок всегда появлялся, когда говорили о животных, и что они всё больше повторяют друг за другом слова. – Что тебя рассмешило?
– Я не знала, что они разные. Я думала, бывает один. Просто орёл.
– Их много. Есть беркут. Есть белоплечий, тихоокеанский орлан. Ты не бойся… они не… опасные.
Когда она была удивлена, поражена, вырывалось это нежнейшее:
– А-ах! – Она открывала рот и тут же закрывала, прикусив воздух с легчайшим кастаньетным ударчиком. Глаза сияли. Крупные гладкие зубы блестели:
– Ты дразнишься!
– Тебе это не нравится?
– Нет. Мне нравится картина. И орёл. Но только мне кажется, всё это так далеко. От того места, где я живу.
– А мне кажется… – Женя задумался.
– Что тебе кажется? – спросила Маша каким-то совсем близким голосом.
– Мне кажется, что там, где ты живёшь, забыли, что у орла две головы.
У ворот стоял грузовик с досками. Замерший колёсный трактор опирался на ковш.
– Он устал? – спросила Маша.
7
Откинувшись в кресле, она сидела слева от него в белой блузке и светло-синих джинсах. Глаза были закрыты очками. Губы расслабленно приоткрыты. Белая короткая блузка обтягивала грудь. Маша пошевелилась, потянулась, согнув руки в локтях и сведя за головой, блузка поднялась, и под ней открылась нежно-жёлтая полоска живота. Он так и не понимал, открыты ли её глаза, и она будто почувствовала и спросила трезвым и чуть ослабшим голосом:
– Мы скоро приедем?
– Скоро.
– Что там было написано?
– Больше-Муртинский район.
– Странное название. Оно мне не нравится. Они все такие?
– По-моему, отличные названия. Ирбейский район, Тюхтетский…
– И ты везде был?
– Почти. Есть, правда, посёлок, Усть-Бирь, я там не был, но такое название, что лучше пусть про запас останется.
– А чем оно тебе нравится?
– Оно вроде короткое, а столько всего. И свежесть, и дикость… и устье реки, и Сибирь. А взять Арадан… или Манское Белогорье…
– А ты к названиям серьёзно относишься. Тебе здесь нравится…
– Здесь столько всего… В Хакасии… Казановка, Аскизский район. Степь: полынь, чабрец, ирисы. И наскальные надписи… Приложишь лист бумаги, потрёшь пучком травы – и выступит конь или собака…
– Хм. – Маша помолчала. – А у меня только кот есть. Когда я летом еду на дачу, он сидит в корзине, – Маша сопнула своим смешком, улыбнулась, прищурилась и добавила театрально: – И я его полива-а-а-ю из пульверизатора.
– Хм, – сопнул уже Женя, – а Григорий Григорьевич рулит.
– Да нет, он вообще не водит машину. Ему это не нужно. Ему нужно… совсем другое… Но я с ним развожусь. Уже год целый.
– А как же всё это?…
– Просто мы договорились, что доделаем работу, раз уж вместе взялись. Он меня уговорил… Да. А ты не похож на шофёра.
– А ты на жену, которая разводится.
– А на кого я похожа?
– На «висту» в тридцатом кузове.
– А что это такое?
– Самая красивая машина. Которую я… когда-либо видел.
– А то, что вы сказали, Евгений, знаете на что похоже?
– На что, Мария?
– На самый топорный комплимент, который я когда-либо слышала.
– А вы её просто не видели.
– Кого?
– Ту «висту».
– А какая она?
– Такая прогонистая. И дизайн «плавник акулы».
– Что это такое?
– Это когда задняя стойка крыши по форме как плавник акулы, и её линия очень плавно сходит на длинный багажник. У меня была такая машина, я на ней четыреста тысяч проехал.
– А что такое прогонистая?
– Такая стройная, протянутая…
– По-моему, ты преувеличиваешь…
Замаячила заенисейская гряда сопок, корпуса, трубы. Неотвратимость, с которой приближались горы, только подчёркивала неподъёмность и мощь земной плоти. Маша достала сумочку, зеркальце.
– Ты как самолёт.
– Ты сказал, что я как… та… машина…
– Сейчас ты как самолёт перед посадкой.
– И что он делает?
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
