Я не поверил своим ушам.
— Вы…
— Игорь Рудольфович, — раздраженно продолжил он, — пожалуйста, не ломайте комедию. Вам неизвестно кто такой Сергей Пешнин? Я вполне могу поверить, что вы не читаете «Форбс» и светскую хронику, но политические-то новости вы должны знать? Не в тайге же вы живете? Что вы на меня так смотрите? Я спрашиваю, как вы собирались жить с ней, со своей женой?
Я молчал.
Я снова вспомнил.
Что-то.
Кое-что…
— Игорь Рудольфович, вы язык проглотили?
— Я… Вы, наверное, что-то путаете. Она же…
— Нет, я ничего не путаю. — Он встал, подался ко мне. — Хватит клоунады! Вы меня слышите? Отвечайте!
Но я смотрел сквозь него. Я был ошеломлен. Это — то, что он сказал — объясняло многое: и ее необычную иной раз расточительность, и некоторые привычки, и скрытность, и даже теперешнее мое положение.
— Я… я не знал об этом.
Очевидно, мой голос звучал жалко.
Он наклонился надо мной, вглядываясь. Сигарета, жесткий рот. Я думал, он ударит меня.
— Ладно, — он выпрямился. — Знаете, Игорь Рудольфович, я думал, мы поладим. Честно, я так думал. — Подошел к столу, нажал кнопку. — Кротов! В камеру его.
— Подождите… — У меня вдруг возникло чувство, что мы видимся в последний раз. — Вы мне не верите? Но я действительно…
— У вас будет время подумать. Возможно, вспомните. Кто такая ваша жена. У вас будет очень, очень много времени.
— …Кто ты такая?
— О, проснулся. А ты — кто?
— Лиз, прости, но… Если не хочешь говорить, не надо, но, может быть, тебе хочется поделиться чем-то со мной и ты мне просто еще недостаточно доверяешь, скажи, что я могу сделать для тебя?
— Игорь…
— Знаешь, когда мы только познакомились, я думал, что ты, наверное, не хочешь открывать свое инкогнито, потому что ты замужем. И меня это огорчило. Потом ты сказала, что это не так. Ты знаешь, я с уважением отношусь к тайнам других — по крайне мере пытаюсь, — но это, конечно, не простое любопытство.
— Но ведь и ты о себе ничего не рассказывал.
— Ты не спрашивала.
— Верно. Потому что я знаю о тебе все, что нужно. Какая разница, кем ты был в прошлом? И кто у тебя был в прошлом? Важно, какой ты будешь в будущем. А свое будущее я связываю с тобой. И поверь мне, ты узнаешь все, что необходимо, я отвечу на все твои вопросы — тогда, когда придет время.
— Ты загадка.
— Да, дверца. А ты — ключ! Никакой тайны нет. Скажи, а если ты узнаешь обо мне что-то… нехорошее или, скажем, нечто, что тебя изумит, — ты уйдешь?
— Нет.
— Вот то-то и оно. То, что ты пишешь, не может написать человек злой или недостойный. Я люблю тебя. Очень люблю.
Собственно, а чему я удивился?
Я догадывался, что она из состоятельной семьи. Все: и манеры, и особенности ее речи, и привычка к комфорту, и даже капризы — все говорило о том, что она росла и воспитывалась в любви и достатке, хотя я, разумеется, не мог предполагать того, что она — светский персонаж. Тогда, во время мимолетного разговора о сокровенном, я предположил, что у нее есть нечто, чего она стыдится и, поскольку понимал, что это, с моей точки зрения, может быть совершеннейший пустяк, не стал настаивать. Тот факт, что она оказалась той, кем оказалась, для меня ничего не менял, хотя следователь и думал по-другому.
По-другому думал и адвокат.
— Само собой, Игорь Рудольфович, кто же в здравом уме поверит, что вы не знали, кто такая ваша жена? Можно, конечно, не смотреть телевизор и не читать газет, как вы, но есть же интернет. И поисковые системы.
— Я считал ниже своего достоинства выяснять то, о чем она не хотела говорить.
— Гм… ну в этом весь вы, конечно.
Сказал он это каким-то двусмысленным тоном, то ли шутя, то ли серьезно, при этом как-то особенно осклабясь.
— Вы пришли мне что-то сообщить?
— Скорее поговорить.
— Я вам рассказал все об аварии.
— А что еще было на допросе?
— А вы разве не знаете?
— Нет, — удивился он.
Я передал в нескольких словах то, о чем меня спрашивал Пшенка, и как я отвечал. Что-то скрывать от него у меня не было причин; хочет человек мне помочь за какую-то мифическую мзду, почему нет?
— Я принес вам заключение следственной экспертизы. — Он передал мне папку. — Главный вывод: машина была полностью исправна и, кроме того, была оборудована специальной системой безопасности, касающейся, правда, только водителя.
И он замолчал, как бы выжидая.
— И что?
— Как вы это объясните, Игорь Рудольфович? Только, пожалуйста, будьте откровенны.
Я почувствовал раздражение — второй допрос? — но попытался справиться с ним и ответил спокойно:
— Никак не объясню. Я водил эту машину несколько раз. Она говорила про какой-то тюнинг, подушки безопасности… А как вы себе это представляете? Одна сторона кузова из брони, вторая из жести? — Я усмехнулся.
— Нет, как раз подушки безопасности. Особое устройство. И их «Ягуар Лэнд Ровер» не производит.
Я пожал плечами.
Он опечаленно потер подбородок.
— Вообще-то она всегда на ней одна ездила, насколько я знаю, — сказал я. — Она вообще была одна… Может, по этому.
Довод, впрочем, мне самому показался слабым.
— Ладно. Проблема, Игорь Рудольфович, заключается в том, что в юриспруденции не существует понятия «несчастный случай».
— А какое существует?
— Отсутствие состава преступления.
— А вы продолжаете считать, что я преступник?
Он вздохнул.
— Там, — указал он на папку, — все есть. Если бы, скажем, был гололед. Или внезапная, ничем не обусловленная поломка — скажем, птица разбивает лобовое стекло. Или… Но здесь все иначе. Кто-то понесет ответственность. Если ремонтные работы велись с нарушением, и это стало причиной аварии, виноваты ремонтники. Если кто-то вас подрезал, виноват он. А если вы выехали на встречку намеренно… А ведь там камера была, возле этого ресторана, она вас засняла.
— У меня не было намерения. Я сам не знаю, как это произошло.
Он помолчал.
— Игорь Рудольфович, прошу вас отнестись к моим словам предельно внимательно. Я понимаю, вы не обязаны рассказывать о ваших… гм, отношениях с женой, но возможно, вы поссорились? Или она что-то сообщила вам? Положим — только не сердитесь, — что она вам изменяет. Или, скажем, попыталась вас поцеловать…
