Даже забавно, что я пишу это сейчас в своем дневнике. Моя кузина Тория подарила мне его на четырнадцатилетие, но в то время он был мне без надобности. Тогда я только и делала, что ловила рыбу и крабов, гоняла на велосипеде и играла с собаками. Тут все так живут: ловят рыбу, крабов, устриц и моллюсков. Теперь я реже хожу на рыбалку и чаще думаю. Не самое полезное времяпрепровождение, но что поделать! Как бы то ни было, я сунула эту книжицу в бельевой шкаф и сразу же про нее забыла. Но около недели назад я рылась в ящике с бельем, и моя рука наткнулась на что-то твердое. Это был ключ, торчавший в замке дневника. Какое-то время я смотрела на маленькую книжку, а потом слова просто полились из меня рекой. Я хочу записывать в нем то, о чем я думаю. Дневник же я буду прятать там, где, кроме меня, никто его не найдет. Похоже, это единственный способ выразить свои мысли. Миссис Кэди (наша учительница) не желает меня слушать, а мама с папой встречают каждое мое слово в штыки, как будто мои слова могут обжечь их. В общем, я даже не думала, что буду настолько признательна Тории за ее подарок. Я по-прежнему держу дневник в ящике с нижним бельем, только теперь, закрыв его, прячу ключ под матрас.
Итак, маяк сегодня работает в обычном режиме. С очередным оборотом фонаря за окном у меня перед глазами возникает силуэт белой башни. Но для того, чтобы увидеть саму световую камеру, мне нужно подойти к самому окну. Мне нравится наблюдать из постели, как в темноте, прямо по центру окна, проявляются очертания маяка. В такие мгновения вся моя комната озаряется светом. Когда Тория остается у меня ночевать, она вообще не может спать. Я же настолько привыкла к этим вспышкам, что без них просто не смогу уснуть.
Но этим утром произошло то, отчего у меня до сих пор мурашки по телу. Я чистила в световой камере линзы, как вдруг мой взгляд упал на море. Там, прямо напротив нашего мыса, разрастался клуб черного дыма. И я сразу поняла, откуда он взялся.
Я схватила папин бинокль, но самого корабля так и не увидела – только густой черный дым. Еще из воды поднимались языки оранжевого пламени. Должно быть, немцы подбили нефтяной танкер. Это был первый корабль, который затонул у меня на глазах. Хотя я, конечно же, знала, что он был далеко не единственным. Плакат, вывешенный у почты, гласил: «Болтливые языки – гибель для корабля». Это значило, нам следует помалкивать о тех торговых судах, которые проходят вдоль побережья, поскольку никогда не угадаешь, кто может тебя подслушать. Глупость, конечно, ведь мы тут знаем друг друга в лицо. Чужак, да еще и немец, не сможет затеряться в толпе. Немчура – так их многие называют. Даже папа сказал как-то раз такое (он не знал, что я его слышу). Меня это здорово шокировало, ведь родители постоянно талдычат мне о том, чтобы я не заносилась и не считала себя лучше других. Моя мама, услышав однажды, как один из мальчишек обозвал мистера Сато «косоглазым», пообещала промыть ему рот с мылом.
До тех пор, пока здесь не появился мистер Сато, никто из нас в глаза не видел японца. Его сын женился на девушке, которая была родом из этих мест, и все они жили в Чикаго. Но год назад, когда парень умер, девушка (не припомню, как ее зовут) решила вернуться в наши края. Мистера Сато она привезла с собой, потому что он прикован к инвалидному креслу и не может жить один. Поселились они на другом конце острова. Всякий раз, отправляясь в школу, я проходила мимо их дома и видела, как мистер Сато ловит рыбу. Он сидел с удочкой на причале, который находился прямо у их дверей. Я всегда махала ему рукой в знак приветствия, и он тоже махал мне в ответ. Мне очень жаль этого человека. Его тут не любят и называют между собой косоглазым, а ребятишки постоянно потешаются над ним. После Перл-Харбора с ним и вовсе перестали разговаривать. В последнее время мистер Сато вообще не показывается на улице – боится, должно быть. Лично мне он кажется безобидным старичком: крохотный и седовласый, он словно усох в своем инвалидном кресле. Я бы и знать не знала, что он по-прежнему живет в том доме, если бы не пересуды окружающих: людям не нравится, как они говорят, «иметь у себя под боком этого япошку».
Но я опять отвлеклась. Мне частенько влетает за это от миссис Кэди. «Ты хорошо пишешь, Элизабет, – говорит она, – но все время перескакиваешь с одной темы на другую». Счастье еще, что она не читала мой дневник!
Так вот, возвращаясь к потопленному кораблю. Получается, что немцы убивают нас теперь прямо у нашего порога. Их подводные лодки атакуют, как коварные акулы. Наблюдая сегодня за черными клубами дыма, я невольно подумала о том, чьи болтливые языки могли стоять за этой трагедией?
Сама я еще ни разу не видела подводной лодки, хотя и не теряю надежды. Всякий раз, когда мне доводится чистить линзы, или же просто после уроков, я поднимаюсь на башню и разглядываю море в бинокль. Высматриваю там одну из немецких субмарин. Правда, я не совсем уверена, что именно мне следует искать. Может, перископ? Или он слишком мал для этого? Подумать только, перископ. С его помощью можно разглядеть то, что находится далеко от вас. Вы видите людей, а они вас – нет. Нечто подобное произошло и этим утром. Американские моряки, плывущие на своем корабле, оказались в поле видимости перископа. А затем – бам! Немцы их торпедировали. Я впервые видела это собственными глазами и больше уже не хочу. Такое чувство, будто с этим дымом из меня ушла вся радость. Я вдруг стала такой же кислой и безразличной, как некоторые взрослые. Не самое приятное чувство!
Только одно и хорошо в этой войне: благодаря ей на Внешних отмелях появились парни из Береговой охраны. Красавцы, как на подбор. Они съехались сюда из разных уголков страны, и, когда я слышу их говор, мне хочется сбежать из Северной Каролины, чтобы самой повидать мир. Я уже бывала в Элизабет-Сити и Мантео, а один раз мы даже добрались до Норфолка. Но это и все. Мама приглядывает за мной, когда поблизости находятся парни из Береговой охраны. Следит за каждым моим шагом, и мне приходится делать вид, что я их в упор не вижу. На самом деле, очень даже хорошо вижу. И кое-кто из парней тоже посматривает на меня.
Сегодня к нам зашел на ужин мистер Бад Хьюитт (старший офицер Береговой охраны). Он часто заглядывает к нам – так, по-дружески. Мистер Хьюитт рассказал, что им удалось спасти много моряков с потопленного корабля, но пятьдесят с лишним человек числятся пропавшими без вести, и на берег уже начало выносить тела.
– Ситуация накаляется, не так ли? – спросил папа.
– Да, – кивнул мистер Хьюитт. – Беда в том, что мы к этому не готовы. Мы привыкли к тому, что на территории Штатов нам нечего бояться. Вот почему никто не ожидал подобной бомбардировки. И большинству по-прежнему нет дела до Северной Каролины: все взоры обращены на Западное побережье. Если это не изменится, ситуация будет лишь ухудшаться.
Еще мистер Хьюитт заявил, что нам не обойтись без затемнения, но соответствующего распоряжения так и не поступило. Было видно, что он очень расстроен этим обстоятельством. Оказывается, с подводной лодки можно запросто разглядеть проходящий корабль, потому что он отчетливо высвечивается на фоне береговых огней. У мистера Хьюитта даже слезы выступили на глазах, когда он говорил об этом. Сразу видно, что ситуация приводит его в отчаяние.
