Ознакомительная версия. Доступно 3 страниц из 11
Однако Эмме, как всякому настоящему ученому, нужны были точные данные – полученные эмпирическим путем и проверяемые. Поэтому она провела еще один тест – на “реакцию на испуг”. Как правило, эта реакция была неадекватно сильной у тех ветеранов, которые считали, что они “всегда начеку”; они же чаще других страдали бессонницей. Результаты теста подтвердили субъективные мнения испытуемых о самих себе. Несколько из них буквально огорошили Эмму, признавшись, что благодаря ей “буквально воскресли из мертвых”. Она снова протестировала группу через неделю после окончания программы (а затем еще раз, через год): улучшения сохранялись. Ее работа с подробным описанием этого исследования была принята к публикации в академическом издании Journal of Traumatic Stress.
Теперь заговорил Эндрю. Он все это время стоял чуть ли не по стойке “смирно” у скамейки, на которой сидели мы с Эммой, а сейчас с вежливой улыбкой на лице объяснял мне, что медитативные практики всегда будет нелегко внедрить в среде “альфа-самцов” и “супермачо”, которыми являются все без исключения морские пехотинцы. Более того, согласившись принять участие в очень строгой программе, предполагавшей неподвижность и медитацию на протяжении сорока дней, он “просто намеревался доказать ее бесполезность, но при этом, как настоящий морской пехотинец, обязан был довести миссию до конца”. Однако вскоре Эндрю, к своему удивлению, обнаружил, что несколько часов концентрированного внимания делают его необычайно счастливым – настолько, что он начал волноваться, а не теряет ли он свою собранность, бдительность и хватку.
Инструктор заверил Эндрю, что он сейчас ничуть не менее бдителен, чем раньше, просто теперь он лучше различает “потенциальные угрозы или цели, на которые следует реагировать”. “Это позволило мне, – продолжал Эндрю, – игнорировать значительно больше раздражителей, чем раньше, и полнее наслаждаться повседневной жизнью”. По его собственному признанию, он, крутой разведчик-снайпер, был поражен, “как нечто столь простое может быть настолько действенным. И как нечто столь мягкое может сделать из меня гораздо более крепкого солдата”.
Эндрю рассказал о своем приятеле, который однажды командовал конвоем в Афганистане и ехал в замыкающем джипе-“хамви”. Джим наехал на мину, и ноги командира до колена были мгновенно оторваны взрывом. Несмотря на это, приятелю Эндрю удалось сохранить присутствие духа – благодаря навыкам “тактического дыхания”, – проверить, все ли в порядке с другими солдатами, приказать водителю подать сигнал о помощи и, что самое поразительное, самому наложить жгут на то, что осталось от его ног, и держать обрубки поднятыми вверх до прибытия медиков. Контролируя свое дыхание и не шевелясь, как и предписывала система, о которой он узнал в одном учебнике для солдат на действительной службе, он спас и себя, и тех, кто был рядом с ним.
Никто не скажет, что это панацея, и у меня лично никогда не было времени на философию нью-эйдж – “нового века”. Я больше доверяю идеям века старого или, по крайней мере, тем истинам, которые выдержали испытание веками, даже тысячелетиями. Но в те годы в среднем 22 ветерана в США каждый день сводили счеты с жизнью, причем средний их возраст составлял двадцать пять лет. В этом свете идея о том, что тренировка сознания может спасти чьи-то жизни, уже не казалась дикой; по крайней мере, она была не менее важна, чем тренировка тела.
5. Дом, построенный из времени
Верующие испокон века искали заветное Нигде – чтобы стать ближе к Богу, или к лучшему в самом себе, или, наконец, чтобы бросить вызов тому, кого они считали врагом. Покой не-делания и есть, в сущности, тот ландшафт, который они вызвались и обязались нанести на карту, чтобы лучше служить своим братьям и сестрам в миру. Однако для нас, всех прочих людей, одна из прелестей Нигде заключается именно в том, что у него нет ни священных текстов, ни неприкосновенных догматов. Буддистов, индуистов и монахов многих христианских орденов к поиску внутри себя часто подталкивают наставления какого-либо учителя; однако всем остальным этот внутренний ландшафт всегда доступен точно так же, как занятие в спортзале или долгая прогулка в лесу.
После встречи с Матье Рикаром я говорил себе: допустим, этот буддистский монах действительно может позволить себе рассматривать трансатлантический перелет как “уединение в небе”; после тридцати лет медитации и учебы в Гималаях такой взгляд на жизнь, возможно, приходит сам собой. Но как насчет нас, обычных людей? И вот всего через год после той нашей беседы с Матье я снова сидел на борту рейса Франкфурт – Лос-Анджелес, и на этот раз моей соседкой была молодая, очень привлекательная и необычайно сдержанная немка. Заняв место у прохода, она вежливо кивнула мне и тепло улыбнулась, а затем уютно устроилась в кресле и совершенно неподвижно сидела на протяжении двенадцати часов, не делая абсолютно ничего.
Что до меня, то я спал, потом листал роман, потом ел, потом протискивался мимо нее, чтобы выйти в туалет, потом протискивался обратно, снова ел, тыкал в меню монитора в спинке кресла перед собой… А она все это время просто сидела и даже не вздремнула ни на секунду. И при этом выглядела явно очень довольной и умиротворенной. Только когда мы приземлились, я наконец-то решился заговорить с ней: “Вы живете в Лос-Анджелесе?” Оказалось, что нет. Она социальный работник, и работа крайне выматывает ее. Теперь она летит на Гавайи, где собирается провести пять недель отпуска. Однако она хотела использовать время полета для того, чтобы окончательно выгнать стресс из организма и приземлиться в Гонолулу с совершенно свежей головой и полностью готовой к отдыху.
Я был смущен. Для меня самого отпуск – это прежде всего повод направить все свои силы на составление всяческих расписаний или тщательное бронирование железнодорожных билетов, стараясь выжать каждый день путешествия досуха в заботах скорее о количестве, а не о качестве своего времени. Авиаперелет всегда представлялся мне возможностью почитать связанные с моей работой книги или посмотреть уже наконец фильм, не соблазнивший меня, когда он шел в кинотеатрах. Иными словами, я занимался организацией всего и вся столь же фанатично, как за письменным столом.
Во время следующего долгого перелета (на этот раз из Нью-Йорка в Калифорнию) я решил взять пример со своей недавней соседки: не тыкал в экран, не раскрывал книгу. Не то чтобы я специально заставлял себя ничего не делать: когда мне приходила в голову идея или я вспоминал о каком-то деле, которое ждало меня дома, я спокойно доставал блокнот и делал в нем пометку. Но все остальное время я просто позволял своим мыслям блуждать, где им вздумается, – или спокойно лежать, словно собака на широком пустом пляже.
Когда я добрался до дома, на часах, которые я забыл перевести, было три часа ночи, но мой разум был свеж и бодр, как в те редкие вечера, когда за час до отхода ко сну я вместо просмотра роликов на YouTube или чтения просто выключаю свет и окунаюсь в музыку.
Проснувшись утром, я чувствовал себя обновленным – точь-в-точь так же выглядел и мир, на который я смотрел из окна.
* * *
Потребность в свободном пространстве, в передышке – вот что сидит у нас в подкорке; именно паузы придают музыкальному произведению объем и завершенность. Именно по этой причине в американском футболе игроки сначала устраивают краткие совещания, а уже потом несутся к месту схватки за мяч; из тех же соображений некоторые писатели оставляют большую часть страницы пустой, чтобы фразы (да и сами читатели тоже) могли свободно дышать.
Ознакомительная версия. Доступно 3 страниц из 11
