– Не гожусь я для этого, – прервал её Алесь. – Непонятно, чем вы тут занимаетесь, может, я вовсе не захочу близко к этому подойти. Нутром чую: не чисто тут. Уж очень быстро вы тут обогатились, Варвара Родриговна: и людям платите, и себе оставляете от пуза. Что-то тут не так!
Варвара приосанилась.
– Ты скажи, чего больше: жратвы или мусора от неё? То-то, а мусор гонит баблы, по-культурному – «деньги». На твои условия согласная. При тебе постараюсь глотать свои родные рулады, а если проскочит матерок, плачу сто «зелёных» за штуку. Тебе вышла б выгода, если б я позабывалась! Теперь мои условия. Ты весь, с потрохами, горишь на мусоре. После рабочего дня два часа учишь меня всему, что сам знаешь. Устраиваешь не ликбез – университет! Всё, что сам знаешь, – повторила она, – со мной делишь! Книги, фильмы и вся прочая мутотень мне. Буду читать и задавать вопросы. Я шибко дотошная. Читать люблю. Восемь классов взяла в не дерьмовой школе! Без троек кантовалась! Это на зоне из меня повыбили русский, под завязку новый язык загрузили. Сделай из меня интеллигентную! Отплачу.
Теперь она уставилась в окно. И молчит.
Вырывается само. Строчками Лизу вызывает:
Среди миров, в мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя…
Не потому, чтоб я Её любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Неё одной ищу ответа,
Не потому, что от Неё светло,
А потому, что с Ней не надо света.
Открыл глаза – Варвара как смотрела в окно, так и смотрит. И вдруг слово за словом повторяет всё стихотворение Анненского, даже интонацию сохраняет. И говорит – «спасибо». И снова молчит долго. А потом едва слышно спрашивает:
– Как думаешь, осилю я твою науку? Вроде память при мне. Осилю – имя с отчеством поменяю и фактуру с рожей тоже. Опять в фигуристые подамся.
Дурдом. Снится ему Варвара, и забитое снегом окно, и перспектива разбогатеть. Он передёрнул плечами. Вроде его это мешок с костями, а голова плывёт отдельно.
– Бежал ты голый от своей любимой. После обеда поедем купим тебе барахло с дублёнкой… всё, что надо, для новой жизни. Не волнуйся, не дарю, в счёт зарплаты. А квартиркой в субботу займёмся.
– Почему вы решили, что от любимой? – вырвалось у него.
– В другом случае сидел бы ты сиротой на ледяной сковороде, примерзал бы задницей? Ни в жисть. Летал бы шмелем, расправив плечи. Печалился ты сильно. С жизнью расставался. Ладно, хватит сопли распускать. Слышал, небось, про стадионы? Болельщик, нет? Стадион, Алесь Леонидович, – это пивные бутылки, водочные, кока-колы всякие, пакеты из-под бутербродов и пиццы, консервные банки. Болельщик не только болеет за своих со свистом и грохотом, но ещё пьёт и жрёт, ой, прости за нелитературное слово, хотя это, заметь, не мат, Алесь Леонидович. Так вот, сколько я после футбола и хоккея соберу бутылок, жестянок, пластиковой тары и бумажных пакетов, умножь на тех, кто сидит на стадионе, а? Ну, что я тут сделаю кому плохое? Только чистоту наведу. А о супермаркетах и больницах ты слыхал? Вот со всеми в районе у меня договор. Они платят мне большие деньги, лишь бы я поскорее убрала за ними, вывожу говно, ой, прости, Алесь Леонидович, вернее, золото хапаю обеими руками!
– А что вы с этим сомнительным золотом делаете?
– Ты когда-нибудь собирал макулатуру?
– Ну?
– Что «ну»? Школьникам в советском государстве не платили, нет. А по-хорошему за это полагаются большие баблы, ой, прости, деньги.
– За что?
– Да за жестянки – их переплавляют, пакеты и картоны снова в бумагу перерабатывают, и пластиковую тару… А сортируются жестянки да пластики прямо при полигоне и тут же развозятся по заводам. Большие деньги, – повторила она, – со всех сторон текут ко мне, Найдёныш, только хватай! Всё мне одной!
– А разве вы своим работникам не платите? А разве вы не должны своему «фраеру», а по-интеллигентному – покровителю, что подарил вам Дворец и прочее?
– Ура! – закричала она. – Ты сам сказал – «фраер», видишь, без блатных слов – никуда! Конечно, плачу фраеру, и мэру плачу, и ещё кой-кому. Только мизерные получаются денежные знаки по сравнению с теми, что стекаются в мой подол.
– Ну, а я что должен делать в вашей епархии, владычица морская, если у вас всё схвачено? Вы уже всё наладили.
– А вот и нет, Найдёныш-ровесничек. Проблем немеряно. Из-под носа у конкурентов вырвать новые объекты, отхватить последнего писка немецкое оборудование для прессовочных пунктов и заводов, особенно важны брикетировочные прессы, что изменят картинку с полигонами, и т. д. и т. п. до кучи. Ты во всём этом лучше скумекал бы, чем кто другой, и в языках наверняка сечёшь, и политес всякий знаешь. Но сперва помоги обрубить воровство. Есть у меня Генка, всё под свой контроль взял, клянётся – везде порядок, а я чую: воруют у меня по-чёрному!
– Ну и как, вы предполагаете, я могу это сделать, Варвара Родриговна? Бегать за ними, за руку хватать?
Она засмеялась.
– И куда ж ты бежать намылился? Нет, Найдёныш, тут нужны компьютерные мозги, тут нужно в цифрах, как в воде, плавать.
– Бухгалтером, что ли, я должен стать? Так это не моя специальность. Я, хоть и математик с физиком вперемешку, а не бухгалтер, к тому же чистый теоретик.
– Никому сейчас и даром не нужны теоретики, не то что за деньги. А вот мне твои мозги ох как нужны, чтобы навести порядок в мозгах моих так называемых сподвижников. – Она усмехнулась. – Хочу, чтобы ты занялся психологией, до кишок раздел каждого и всё мне разобъяснил: кому могу доверять, кому нет.
– Вот это да! Вы же лучше меня в людях разбираетесь! Вы же их в многоликости изучили, до кишок, по вашим словам, раздевали! Я же не психолог и в людях ничего не понимаю.
– Почему и выбрал в жёны лучшую из баб!
– А вы откуда знаете, кого я выбрал? – Он внезапно охрип: Варвара в их замкнутое пространство впустила Лизу.
– Что тут знать? Тебя вижу. Уж очень ты любишь её. И уж очень не похожа она ни на кого.
Вот кто психолог, – хотел сказать…
Лиза слушает их разговор. Лиза вводит его в новую жизнь.
– Язык проглотил? Будешь врать, что не психолог. Я глазаста на одёжу, на факты, а у тебя – интуиция. Мне нужна твоя интуиция.
Зазвонил телефон.
Лиза вошла в библиотеку вместе с клубом крутящихся струй света и волн, накрывших его с головой.
Нетипичная. На груди косы родного цвета и беззащитность.
О чём она говорит с библиотекаршей – модной девицей на каблуках?
Звенит в ушах.
Она берёт из рук библиотекарши книгу, идёт к нему.
Она идёт к нему!
– Мать, стоп… когда решишь моё дело? Два дня хватит? Что случилось? Ничего не случилось.
