Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
Мне тоже такая прогулка доставляла немало удовольствия, вот только Полкану, здоровенному мудрому кобелю, этакие путешествия виделись полнейшим безобразием, а потому он держался от нашей шумной и веселой компании на некотором расстоянии, лишь иной раз подгоняя поотставшего медвежонка рассерженным рычанием. Мне было весело наблюдать за чудачествами медвежат. И, надо отдать должное, я к ним привязался не меньше, чем они ко мне.
Посельчане, видя меня в такой неожиданной компании, не однажды предупреждали:
– Ты смотри, Тимофей, как бы не сожрали тебя лесные друзья. Ведь и костей не оставят!
Непонятно, чего здесь было больше – незамысловатой шутки или всамделишного опасения.
– Ничего, отобьюсь, – отшучивался я. – А если что не так пойдет, так натравлю на хулиганов Антошку, – показывал я на крупного пестуна. – Он у меня парень крепкий, с характером, не позволит меня обидеть.
Поглядывая на трехлетнего Барина, всего-то немногим уступавшего в росте взрослым медведям, понимал, что не так уж они были далеки от правды.
Антошка с Машкой все время находились вместе. Единственное, что не держались за лапы. Пестун добровольно взвалил на себя роль опекуна, оберегая ее от чересчур назойливых собратьев-ухажеров. Именно в этот период проявлялся его непростой характер: при желании, не считаясь с размерами обидчика, пестун мог крепко его потрепать. Так что Машка чувствовала себя в полнейшей безопасности под усиленным попечительством своего ухажера.
У медвежат в этом возрасте еще не развито чувство пространства, то, что для них было больше вольера, представлялось предельно опасным. И я с легкостью взял на себя роль матушки, подготавливая их к новой жизни, предопределенной судьбой.
Именно в таком необычном сообществе заметил меня мой старый знакомый Николай, дрессировщик московского цирка, приезжавший едва ли не каждый год в райцентр к родственникам. Видно, весьма занятно наблюдать со стороны за человеком, гуляющим по тайге в сопровождении шести медвежат, причем половина из которых едва ли не со взрослого медведя.
Веселой гурьбой подошли к реке, куда медвежата, будто бы шаловливая ребятня, сбежали с высокой песчаной кручи. Николай стоял в сторонке и с улыбкой наблюдал за тем, как трехлетние пестуны веселились в воде с младшими медвежатами, плескались и озоровали, чем мало отличались от бесшабашной деревенской ребятни. Я стоял на галечниковом берегу и терпеливо наблюдал за их чудачествами. Редкие брызги достигали моего лица, принося зябкие ощущения. Медвежата то удалялись на середину реки, где течение было особенно сильным, способным сбить даже крупного медведя, а то вдруг стремительно возвращались к берегу, как бы предлагая и мне поучаствовать в веселой звериной возне. Но я твердо стоял на своем и более не сделал и шагу в сторону воды. Достав папиросу, вдумчиво закурил, посматривая за тем, как звериная малышня колотит мохнатыми лапами по бурлящей воде.
Дрессировщик, симпатичный доброжелательный худощавый мужчина лет тридцати пяти, безо всякого намека на брутальность, вышел из-под тени высокого кедра и подошел ко мне.
Познакомились мы с ним три года назад, когда я отдал в цирк медвежонка по кличке Джон. Зверь был настолько ручной и столь непохожий на своих агрессивных сородичей, что его впору было выгуливать на поводке, как какую-нибудь домашнюю собачонку. По рассказам дрессировщика, покладистый характер Джона испортился в тот самый момент, когда зверь вдруг оказался под сводами цирка. Вид праздной и шумной толпы его сильно раздражал. Природная агрессия, видно, прятавшаяся глубоко внутри его мохнатого тела, могла проявиться в самые неподходящие минуты. Однажды он едва не помял акробатку, надумавшую с ним сфотографироваться. Именно после этого случая его решили определить в зоопарк, где, как рассказывали сотрудники, он вволю поедал свежее мясо и даже заметно прибавил в весе. А иногда на потеху публике, собравшейся у его вольера, перекатывался через голову – единственное, что осталось незабытым после суровой дрессировки в московском цирке.
Так что к цирку с некоторых пор отношение у меня было весьма сложное, но мои ощущения совершенно не отразились на наших отношениях с Николаем, с которым у нас нередко заводились предлинные вечерние разговоры за бутылочкой водки.
– Смотрю я на эту идиллию, и просто зависть берет, – признался дрессировщик, подсаживаясь рядом. – Я своих медведей целыми днями дрессирую. Буквально рядом с ними сплю и ем, всю душу в работу вкладываю, а они на меня, как на злодея, смотрят, а ты с ними только на прогулки выходишь, а они в тебе просто души не чают, лучше всякой собачонки за тобой бегают. Тимофей, может, ты секрет какой-то особый знаешь? Так поделись! Как говорится, за ценой не постою!
– Нет у меня никакого секрета, – отмахнулся я. – Медвежата они еще, вот и принимают меня за матуху. Но вот когда подрастут, – я невольно передернул плечами от скверных мыслей, тотчас пришедших на ум, – повстречаться с ними в тайге я бы не пожелал. И тебе не советую…
– О медведях я тоже много знаю… Думаешь, забудут твой кусок хлеба? – с сомнением переспросил Николай, поглядывая за тем, как весело плещутся медвежата.
– И меня забудут, и мой кусок хлеба забудут!
– Вспомнят! – вдруг категорично отвечал Николай. – Чем больше я занимаюсь с медведями, тем больше начинаю осознавать, что они куда умнее, чем мы о них привыкли думать. Мне тут как-то взгрустнулось на днях, с женой немного не поладил…
– Бывает, – посочувствовал я. Вспомнилась Надежда, но это не тот случай, чтобы делиться сокровенным. Очень хотелось верить, что лицо мое в этот момент не изменилось.
– Так вот, в расстроенных чувствах пришел в цирк, вошел в клетку, а мне Топтыгин так по-дружески лапу на плечи положил и в ухо умиротворенно заурчал. Ты можешь смеяться, но знаешь, что мне там послышалось? «Ну чего ты, братец, расстраиваешься, утрясется все! Завтра же помиритесь».
– И что?
– Помирились, как он и предсказывал, – широко заулыбался Николай. – Вот только откуда ему было знать, что на душе у меня скверно? Когда он что-то ласковое мне прорычал, так у меня было такое впечатление, что меня лучший друг утешил. Вот так оно и бывает…
Припомнить нечто похожее я не мог, но если дрессировщик говорил, значит, так оно и было. Он видит медведей с недоступной мне стороны, можно сказать, что с изнанки. И никогда не смотрит на них через оптический прицел карабина. А там они совершенно другие.
– У каждого медведя свой характер. Такие, наверное, тоже встречаются, – неопределенно пожал я плечами. Рассказ меня и вправду немного удивил.
– Я у тебя вот что хотел спросить…
– Спрашивай.
– Можешь ты отдать мне своих медвежат в цирк, пока они не заматерели? Уверен, из них будет толк!
Я невольно нахмурился. Разговор принимал неприятную тональность.
– Знаешь, почему я не люблю цирк?
– Почему? – удивленно спросил Николай, посмотрев на меня с некоторой настороженностью. Прежде таких разговоров мы не заводили. Возможно, что ему тоже не нравится моя профессия егеря, но ведь помалкивает.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
