Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
— Я это, Макар, понимаю, даже очень хорошо понимаю!.. А ведь мой барин, — с гордостью поведал Матвей, — не только ученый, но и гвардейский офицер!
— Да ты что?! — изумился Макар. — Откуда-то знаешь? — недоверчиво спросил он, пораженный столь необычным известием.
— От верблюда! — торжествующе, с оттенком превосходства ответил Матвей. А затем пояснил: — Когда разбирал его вещи, то и обнаружил гвардейский мундир тонкого сукна, видать, только что пошитый. Самого лейб-гвардии Преображенского полка поручик! Личной охраны государя! Во как…
— Ну и ну! — продолжал удивляться Макар.
— А офицерская шпага, знаешь какая?! Эфес золоченый, а на нем самоцвет. Сапфир, по-моему. По всему видать, не последнего достатка человек…
— А мой капитан с нищими и не водится! — заступился за своего барина Макар. Затем, пересилив стеснение, все-таки спросил: — А сапфир-то этот, он какой из себя?
— Синий такой самоцвет, но прозрачный и переливается на свету блестками разными. Красота!.. Я тебе как-нибудь, когда ниши господа будут в отсутствии, покажу его офицерскую шпагу. А я-то ведь в свое время на эти драгоценные каменья у графа Шереметева насмотрелся… Только не обижайся на меня, Макар. Я говорю все, как есть на самом деле, не привирая.
А Андрей Петрович относится ко мне, слава Богу, хорошо. Как-то попросил у него какую-нибудь книгу почитать на досуге. Он посмотрел на меня каким-то странным взглядом — я даже оробел — и всунул мне в руки какую-то книжицу. Я шасть из каюты от греха подальше и уже у себя в каморке рассмотрел, что это пособие по изготовлению чучел зверей и птиц разных. А я еще в имении графа Шереметева принимал участие в подготовке разного реквизита для его театра и имел некоторое представление по этому делу. Ну и зачитался, раз сам барин вроде бы как приказал.
А однажды увидел на палубе шлюпа чайку бездыханную. Наверное, со всего маху зацепила снасти корабельные и разбилась насмерть, несчастная. Поднял ее, удалил все внутренности с костями, как положено, заодно и головку почистил. Подсушил шкурку, изготовил каркас из проволоки, взятой у баталера (ох и жадина, скажу я тебе, — пока не сослался на приказ Андрея Петровича, все мялся: дать или не дать…). Набил чучело пенькой, зашил аккуратненько, расправил перышки, клювик чуть-чуть приоткрыл для живости. Прикрепил к подставочке, изготовленной плотником по моей просьбе и покрытой лаком… Получилось вроде бы как и ничего, и с бьющимся сердцем пошел показывать свою работу Андрею Петровичу.
А тот как увидел чучело, так чуть ли не расплакался от радости. И так его покрутит и эдак. «Да у тебя, — говорит, — Матвей, золотые руки! — и поставил чучело на книжный шкаф. — А сможешь ли чучело морского зверя сделать, к примеру, тюленя?» — спрашивает. Я так и опешил. Не знаю, мол, но могу попробовать. Только для этого потребуется много толстой проволоки для каркаса и пеньки. «Проволоку, причем специальную, закупим в Копенгагене, а с пенькой, сам понимаешь, проблем не будет». И с тех пор, Макар, я почувствовал, что Андрей Петрович стал ко мне как-то по-другому относиться, ну, не просто как к прислуге. А мне страшно — вдруг, что сделаю не так, не оправдаю его доверия, — и тревожно посмотрел на Макара.
— Оправдаешь, Матвей, обязательно оправдаешь, — успокоил тот товарища. — У тебя, видать, талант по этой части, — вздохнул Макар, видимо, сожалея, что у него, как ни крути, такого таланта не просматривается…
Тут раздался звонок колокольчика, и Матвей метнулся к дверям адмиральской каюты.
* * *
Узнав, что полномочный министр и чрезвычайный посланник нашего двора в Дании, барон Николаи, возвратился из загородного дома, Беллинсгаузен с Лазаревым собрались поехать к нему.
— Ну что, Андрюша, готовься встречать своих помощников-натуралистов, — бодро сказал Фаддей Фаддеевич перед отъездом. — Посмотрим, что это за гуси такие иноземные… Мы пришли в Копенгаген первыми, поэтому выбирать ученого в нашу экспедицию будешь по своему усмотрению.
— Дай-то бог, Фаддей! Удачи! — напутствовал его Андрей Петрович.
* * *
Из поездки Фаддей Фаддеевич вернулся мрачнее тучи.
У Андрея Петровича, с нетерпением ожидавшего его возвращения, засосало под ложечкой…
— Вот сволочи! Трусы! — негодовал капитан, стараясь не встречаться с его взглядом, широким шагом меряя адмиральскую каюту.
И только несколько успокоившись, уже спокойнее пояснил:
— Наш посол получил от натуралистов Мертенса и Кунца, приглашенных для участия в наших экспедициях, письма, коими те отказываются от сопутствия с нами, ибо им, видите ли, было дано очень мало времени для заготовления всего нужного к сему путешествию и чтобы потом поспеть в Копенгаген к нашему приходу. Вот так-то, Андрюша! Без ножа зарезали…
— Кто его знает, может быть и так, — задумчиво произнес тот, — а вполне возможно, что им и «порекомендовали» отказаться от участия в экспедициях, чтобы если и не сорвать их, то хотя бы значительно ослабить.
— Может быть и так… Вполне может быть. Тогда тем более преступно! — опять начал «заводиться» Фаддей Фаддеевич. — Засели в Академии наук эти иноземцы-академики с толстыми задами и, знай, гнут свою линию. Им, видишь ли, в экспедициях обязательно надобны немецкие натуралисты, коим дороги лишь их амбиции, а интересы нашего Отечества им как-то и ни к чему. Ведь были же кандидатуры двух студентов по естественной истории, знающих, толковых молодых людей, готовых идти с экспедициями хоть на край света. Так нет же, предпочтение отдали каким-то немецким натуралистам, которые, видите ли, по их мнению, являются более знающими, а на самом деле оказавшимися просто трусами, испугавшимися опасностей плавания в полярных льдах.
Ну ладно, Петр Первый заманивал в Россию иноземных ученых, потому как просто-напросто не было своих. И это было оправдано. Но за сто лет появилась уже своя, российская поросль, а пробиться ей в свою же, российскую, Академию наук практически невозможно. Спасибо Михаилу Васильевичу Ломоносову, благодаря которому наконец-то среди академиков стали появляться русские имена. Но ведь Ломоносов-то самородок, талант от Бога…
— Не будь протекции всесильного графа Шувалова только и видели бы мы Михаила Васильевича в академии со всеми его талантами, — перебил разгоряченного Фаддея Фаддеевича Андрей Петрович.
— Кстати, ты, случайно, не состоишь с ним в каком-либо родстве? — как бы невзначай спросил тот.
— Нет, у нас разные родовые корни. Просто однофамилец.
— Жаль. Очень жаль. Ведь трудно же своим лобиком пробивать себе дорогу в жизни. Хотя пробивали же, Андрюша! Взять хотя бы Федора Матвеевича Апраксина[3], петровского генерал-адмирала, или, допустим, Александра Даниловича Меншикова[4], или, наконец, светлейшего князя Григория Александровича Потемкина[5]…
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
