Фил стал довольствоваться обществом самого себя, развлекаясь рассматриванием книг по истории живописи и архитектуры. Сначала его внимание было приковано к репродукциям картин и изображенияем различных зданий. С годами его стал интересовать и текст, который сопровождал иллюстрации. Пятнадцатилетний мальчик уже не только читал, но и сам старался анализировать картины, подмечая приемы, характерные для того или иного художника. Закрывшись в своей комнате, он рассуждал о стилях архитектуры не хуже, чем это делали его отец или мачеха. Но им он не считал нужным демонстрировать ни свои познания, ни умение ясно и четко излагать мысли. И на то были причины.
Отец Фила был почитателем таланта Антонио Гауди. Архитектура испанца, жившего на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, пленяла его изысканностью форм. Майкл Трентер, как и многие другие профессионалы и знатоки архитектуры, считали здания, спроектированные и построенные Гауди, идеальным воплощением естественности про помощи строительных материалов. Гений Антонио, творивший легко и безгранично свободно, не давал покоя Трентеру-старшему. Он всеми силами души желал создать шедевр, который мог бы сравниться оригинальностью решений с проектами Гауди. Но волей всевышнего он не был наделен столь ярким талантом и продолжал работать, проектируя здания в графстве Девоншир на юго-западе Англии. Когда его старший сын показал ему свои рисунки, в которых была точность пропорций и изящество линий, Майкл Трентер лишь посмеялся над мальчиком, сказав, что слава Гауди ему даже не должна сниться. Он подметил, что рисунки, в общем, недурны, но Филу не стоит тратить время на черчение и рисование, а неплохо бы подналечь на химию и биологию, чтобы стать хорошим врачом. Да-да, именно успешным врачом, имеющим собственную практику на лондонской Харли-стрит, хотел видеть его отец.
Этот разговор Фил запомнил на всю жизнь. В тот момент для себя он точно решил, что пойдет по стопам родителя и станет архитектором. Своими успехами он заставит отца, растворившегося в заботах о молодой жене и их общих детях, обратить на него внимание и признать его талант. Возможно, ему удастся оказаться достойным соперником знаменитому Гауди. Или, на крайний случай, его, как и испанца, переедет трамвай. Так он шутил, рассказывая о своем детстве Габриэлю.
Он больше никогда не обсуждал с отцом свою будущую карьеру до того самого момента, когда, окончив частную школу для мальчиков, он отправил свои документы в Институт изящных искусств в Мадриде.
После окончания института, получив диплом, Габриэль никогда не занимался проектированием зданий. Архитектура, которую они с Филом изучали в университете, не так его интересовала, как общение с людьми. Поэтому, будучи специалистом в области искусствоведения, он участвовал в открытиях вернисажей и выставок по всему миру. К нему за советом и оценкой обращались музеи всего мира, а также частные коллекционеры, продавцы и покупатели средневековых шедевров. Обширные связи и известность проложили ему дорогу на телевидение, где один из центральных каналов предложил ему вести передачи о загадочных страницах мировой истории искусств. Его друг Трентер наоборот трудился, не покладая рук. Днями напролет стоя у чертежной доски, он мечтал о славе Гауди.
– Пока ничего не случилось, но я хочу, чтобы свершилось чудо, – голос Фила вернул Габриэля из студенческих лет в настоящее время. Несмотря на необычность самой фразы, Фил произнес ее абсолютно серьезно. По его голосу Габриэль понял, что тот заметно нервничает. Когда взрослый мужчина мечтает о чуде, это означает, что он потерял всякую надежду изменить реальность своими руками. Что именно его друг считает чудом, было пока неясно. Однако Крамер был уверен, что тот действительно прилагает все усилия, чтобы это произошло.
– Ты предлагаешь мне роль волшебника? – уточнил он.
– Вроде того, – голос Фила смягчился, – Габ, я предлагаю тебе быть Гудвином и вложить немного ума и храбрости в мю голову. Я знаю, что тебе это по силам. Я через день лечу в Барселону, пробуду там несколько дней. Ты сможешь присоединиться ко мне?
Поездка в Испанию в ближайшее время не входила в планы Крамера. Хотя февраль даже на севере Испании был теплым, он не любил без особой необходимости ездить в Европу зимой.
– Даже не знаю, – задумчиво сказал он. – А зачем ты едешь в Барселону? У тебя там заказчик?
– И да, и нет, – неуверенно протянул Фил. – Ладно, тогда встретимся в Бостоне, если ты там задержишься. Я снова буду здесь дней через десять, максимум – через две недели. Может быть, все это и не так важно, и вполне можно подождать…
Габриэль молчал, ожидая продолжения.
– Да, дружище, не велика проблема, я сам разберусь. Извини за беспокойство, я же разбудил тебя, но я не знал, что ты на другом конце света, – Фил опять превратился в себя самого, торопливого, подчас неуверенного в себе, но невероятно вдохновлявшегося какой-нибудь идей и не разбиравшего дороги в погоне за идеалом.
– Я верю в тебя, Филипп. Признаться, ты меня заинтриговал, но я не буду лезть к тебе в душу, – сказал Крамер. – Если все-таки надумаешь раскрыть свои тайны, звони. Или по скайпу давай поговорим.
– Простой разговор ничем не поможет. Лучше, чтобы ты был там, в Барселоне, чтобы ты это видел своими глазами, – снова оправдываясь, быстро проговорил Фил. – Но если ты не можешь, я справлюсь сам. Еще раз извини, что разбудил. Будем на связи.
Закончив разговор, Габриэль потер глаза, все-таки рассмотрел циферблат, было около трех часов утра, и снова лег. Дыхание Мины было ровным и спокойным. Почувствовав его близость, она повернулась во сне и положила голову на его плечо. Габриэлю не спалось, он вспомнил, как много значила Барселона для Фила, ведь это город Антонио Гауди, человека, указавшего Трентеру-младшему путь в профессию.
Всем известно, что об Антонио Гауди существуют только два мнения: одни считают его гением, другие – притворщиком и психом, мир поделен пополам. Фил Трентер не поддерживал ни одну из этих точек зрения, для него испанец был коллегой со сварливым характером, вот и все. Единственное, что было непонятно педантичному Филу, как Гауди мог совершенствовать проект в процессе постройки. Он постоянно что-то нарушал, ругался с заказчиками и с властями. Он сам говорил о себе, что может перебороть все, кроме своего несносного характера. Чем больше Фил интересовался творчеством Гауди, тем меньше Габриэль понимал его одержимость. Временами он побаивался, что Фил лишится рассудка, если будет продолжать следовать канонам гения, сознательно избегающего в своих постройках прямых линий. Он пытался урезонить друга, увлеченного далеким кумиром. Но Фил, сродни Гауди, видел свою жизнь только в служении музе архитектуры, и его больше ничего не интересовало. Трентер никогда не был женат, он говорил, что у него просто нет времени на женщин. Габриэль считал, что его друг кривит душой, отрицая важность общения с прекрасным полом, и старательно вытаскивал друга на вечеринки, чтобы познакомить с какой-нибудь милой барышней. Но Фил всеми силами упорствовал и предпочитал уединение и занятие любимым делом развлечениям и выпивке.
– Дружище, ты рискуешь закончить жизнь также как и великий Антонио, – несчастным безумцем у подножия своего детища, – говорил Крамер.
