Маяк Нао
Когда с кормы, с юго-запада возникает свет маяка, задувает левантинец со скоростью узлов 8–10, и парусник с креном на левый борт скользит во тьме, и в полнейшем безмолвии слышно только, как журчит, стекая с обшивки, вода. Свет — там, где ему и положено быть, там, где ты рассчитал вчера, когда прокладывал курс, прикидывал снос и галсы. И вот с биноклем в одной руке, с хронометром в другой ты стоишь, считаешь проблесковые огни и мысленно улыбаешься. Это маяк на мысе Нао. Потом спускаешься в каюту и на морской карте уточняешь место, прокладываешь новый курс. А когда снова выходишь на палубу, маяк — все там же, и его присутствие во тьме указывает — земля, осторожно, держись подальше, берегись. Доброго пути и удачи во всем, приятель.
Ты столько глядел на карту, готовясь к прибытию или к дрейфу, что в голове у тебя прочно засели рельеф берега, мели, оттенки синевы, обозначающие глубины, градусы долготы и широты. И ты, облокотясь о влажный планшир, стоишь в ожидании рассвета, думаешь о тех людях, которые столетиями плавали, наблюдали, примечали, отмечали все это на карте. Люди моря и морской науки, они медленно, тщательно фиксировали каждый подвох — не фигуральные, а всамделишные подводные камни, — отмечали каждую опасность буйком, каждый маршрут — маяком. Века интуитивных прозрений и тяжких трудов. И вот постепенно, мало-помалу, пройдя моря и земли, человек превратил враждебную природу в место, пригодное для житья, удобное и безопасное. Уничтожил препятствия, выстроил маяки, порты, прорыл каналы, проложил дороги. Осветил тьму огнями, вдохнул жизнь, выиграл битву, хоть и был лишен когтей и клыков, чешуи и меха.
Ты думаешь обо всем этом, пока по правому борту медленно проплывает маяк, думаешь и мысленно благодаришь тех, которые сделали так, что ты смотришь на огонь маяка и — жив, а не разбился в щепки о рифы. И еще не расставшись с этой мыслью, перескакиваешь на другую: вспоминаешь, как долго вчера твой форштевень резал нефтяное пятно — зловеще-податливое, густое пятно шириной примерно в милю — это какой-то бесцеремонный капитан счел уместным промыть танки или опорожнить льяло прямо в открытом море. Или вспоминаешь, как пять дней назад видел рыбацкое суденышко, которое почти что волокло по дну свои авоськи, захватывая в них все живое, вплоть до прилепившихся к камням ракушек. Или, заметив другие огни, потом постепенно определяешь по ним исполинские многопалубные монстры, извергающие тонны нечистот на пляжи и в море. Пейзажи и экология погублены навсегда.
Да будь мы все прокляты, говоришь себе. Человек веками боролся за выживание, и вот теперь он победил и сумел навязать миру свои правила. И стал сильнее всех. Если раньше на то, чтобы обтесать камни или проложить дороги, уходили десятилетия, теперь он динамитом стирает с лица земли все, что считает ненужным, могучими машинами перетряхивает ее самое и заменяет бесплодным бетоном. Все стало просто, слишком просто — дурацкие горы бетона, искусственные берега, автострады, непомерной величины мегаполисы, бесплодные, запущенные пустоши. Теперь мы прокладываем не дороги, а автомагистрали, чтобы прибыть к месту назначения как можно скорей, и выкорчевываем деревья, чтобы торопящиеся недоумки не обломали о них рога. Человеку мало победить Природу, ему еще надо ее унизить. Он разрушает ее, он ее приспосабливает к своим нелепым притязаниям.
Ты думаешь обо всем этом, дрейфуя в десяти милях северо-западнее мыса Нао. Но вот внезапно морская гладь словно вскипает, и, вспарывая поверхность воды, проносится перед носом твоей яхты стая дельфинов — детеныши движутся синхронно со взрослыми, — и на спинах у них играют отблески маячного огня и лунного света. И ты кричишь им: «Желаю удачи!» — и думаешь, что еще не все потеряно и что даже глупости, слепоте и злобе не под силу уничтожить прекрасное. А потом начинает разливаться заря, и ты оказываешься меж двумя светами, не дальше кабельтова от тебя проходит с потушенными огнями другая яхта — на границе моря и неба смутно видится ее силуэт. Поравнявшись с тобой, она трижды моргает фонарем. Ты отвечаешь такими же тремя вспышками, и силуэт встречного удаляется во тьму по направлению к светлой линии, которая все отчетливее вырисовывается на горизонте. Там, где, целые и невредимые, еще резвятся на воле дельфины, там, где люди мечтают о свободе.
Мичман Хорнблауэр
Поздравляю всех, кто любит истории про море, про тридцать узлов, свистящих в снастях, про абордажи и пушечные залпы всем бортом, поздравляю их и себя — нам повезло несказанно! Наконец-то в Испании начали публиковать полное собрание сочине… виноват! приключений капитана британского флота Хорнблауэра. Эту легендарную серию начал в 1937 году Сесил Скотт Форестер, который за два года до этого уже успел завоевать всемирную известность своей «Африканской королевой». Главный герой этих морских романов — Горацио Хорнблауэр, современник Нельсона, воплощенный на киноэкране Грегори Пеком в фильме «Капитан Горацио». И едва ли что может лучше доказать поистине мировую славу этих десяти томов рассказов и романов, нежели слова некоего адмирала времен Второй мировой, сказанные на совещании в Генеральном штабе накануне морского сражения: «Джентльмены, подумаем, что сделал бы на нашем месте Хорнблауэр».
