– Ну? – спросил, останавливаясь, граф.
– Я в любом случае останусь в боковом флигеле, но очень благодарен тебе.
Молодой граф улыбнулся.
– Правда? Это почти извинение. Я даже не думал, что ты можешь так тепло благодарить, Освальд. – Он вдруг сердечно положил руку на плечо двоюродного брата. – Правда ли, что ты ненавидишь меня, потому что судьба сделала меня владельцем майората, потому что я стал на пути между тобой и Эттерсбергом?
Освальд посмотрел на него. Это был снова тот же странный, пытливый взгляд, который, казалось, искал что-то в чертах лица молодого графа, но теперь этот взгляд был освещен теплым, искренним чувством.
– Нет, Эдмунд! – последовал его твердый, серьезный ответ.
– Я так и знал, – воскликнул Эдмунд. – Итак, оставим в покое все наши недоразумения! Что же касается нашего дорожного знакомства, то наперед говорю тебе: я сосредоточу всю свою так часто прославляемую любезность, чтобы произвести в Бруннеке небывалый эффект, несмотря на твое мрачное лицо, несмотря на гнев матери. И я произведу его, можешь не сомневаться!
С этими словами он схватил двоюродного брата за руку и со смехом увлек его из комнаты.
Глава 3
Бруннек, владение советника Рюстова, был расположен в двух часах езды от Эттерсберга и уже много лет подряд находился в руках теперешнего своего хозяина. Это было солидное, обширное имение со многими постройками и угодьями. Советник считался первым в округе сельским хозяином, его авторитет в этом деле почитался всеми, а так как он, кроме того, был обладателем одного из прекраснейших имений, то его положение во всей окрестности было весьма влиятельным. С громадными имениями Эттерсбергов Бруннек, конечно, не мог равняться; тем не менее все утверждали, что богатство Рюстова нисколько не уступало богатству его сиятельного соседа. Хозяйственные нововведения, которые он произвел в своем имении и продолжал вводить с неутомимой энергией, с течением времени дали превосходные результаты и значительно увеличили его состояние, между тем как в Эттерсберге все хозяйство было в руках управляющих и велось так безалаберно, что о каком-либо доходе с имений не было и речи.
Как уже было упомянуто, оба семейства были друг с другом в родстве, но эти родственные отношения взаимно отрицались с одинаковыми ожесточением и враждебностью. В своем теперешнем положении советник мог бы с большим правом просить руки графини фон Эттерсберг. Тогда, двадцать с лишком лет тому назад, молодой хозяин, только что намеревавшийся полностью отдаться своему призванию, со своим более чем скромным состоянием был совершенно неподходящим женихом, но любовь молодых людей не заботилась ни о предрассудках, ни о препятствиях. Когда их разлучили, когда все просьбы, всякая борьба оказались бесполезными, Рюстов сумел уговорить свою невесту, достигшую тем временем совершеннолетия, на решительный шаг. Она бежала из родительского дома и против воли отца обвенчалась с избранником своего сердца. Молодая парочка надеялась, что, когда их брак станет совершившимся фактом, прощение последует само собой; но эта надежда не оправдалась. Ни повторявшиеся несколько раз со стороны молодой женщины попытки к сближению и примирению, ни рождение внучки, ни даже изменившееся положение Рюстова, быстро достигшего известности и богатства, не смогли смягчить отцовский гнев. Он всецело зависел от своей родни, презиравшей мещанский брак.
Госпожа Рюстов умерла, не помирившись с отцом, а с ее смертью вообще исчезла всякая возможность к примирению. Следствием этого явилось упомянутое ныне завещание, в котором не говорилось ни о внучке, ни о ее матери и по которому Дорнау переходило к старшему в роде, владельцу майората. Это завещание было обжаловано Рюстовым, протестовавшим против отрицания своего брака и желавшим добиться признания своей дочери полноправной внучкой и законной наследницей деда. Совершенно безнадежным процесс назвать было нельзя, так как покойный упустил из виду и точно и определенно не выразил свою волю о лишении наследства. Он довольствовался лишь тем, что считал свою внучку просто не существующей и сообразно с этим распорядился своим состоянием. Эта и некоторые другие юридические оплошности, выяснившиеся впоследствии, делали завещание спорным. Исход дела был, во всяком случае, весьма проблематичным, и адвокатам обеих сторон предоставлялась хорошая возможность изощряться в остроумии и демонстрировать свою сообразительность.
Господский дом в Бруннеке не был ни так обширен, ни так великолепен, как графский замок в Эттерсберге, но старое и вместительное здание все-таки производило весьма внушительное впечатление. Во внутреннем убранстве не было никакой роскоши, но оно вполне соответствовало положению и состоянию владельца. В большой комнате, выходившей на балкон, где обычно собиралась вся семья, сегодня сидела пожилая дама и просматривала хозяйственные счета. Это была старая родственница хозяина, уже восемь лет (со дня смерти жены Рюстова) исполнявшая обязанности хозяйки и заменяющая его дочери мать.
Склонившись над столом, она внимательно изучала счета, делая на них различные пометки, как вдруг стремительно открылась дверь и в комнату поспешно вошел сам советник.
– Черт бы побрал всякие процессы, акты и суды вместе с господами адвокатами! – воскликнул он, с такой силой хлопая дверью, что его родственница вздрогнула.
– Но, Эрих, как вы можете так пугать меня! С тех пор как начался этот несчастный процесс, с вами нет никакого сладу. Неужели вы не можете потерпеть до конца?
– Потерпеть? – с едкой усмешкой повторил Рюстов. – Хотел бы я видеть того, кто здесь не потеряет терпения! Эти вечные отсрочки, вечные протесты и апелляции. Над каждой буквой завещания они ломают голову, рассуждают, доказывают, и при всем том дело стоит на той же точке, что и полгода назад!
С этими словами он плюхнулся в кресло.
Эрих Рюстов был еще полон сил и здоровья, и по его теперешнему виду можно было судить, как он был красив в молодости. Правда, теперь его лоб и лицо были изборождены морщинами и носили на себе следы забот и треволнений трудовой жизни.
– Где Гедвига? – спросил он после небольшой паузы.
– Час тому назад уехала верхом, – ответила старушка, снова принимаясь за работу.
– Верхом? Да ведь я же запретил сегодня кататься. При внезапно наступившей оттепели дороги небезопасны, а в горах еще лежит глубокий снег.
– Совершенно верно, но ведь вам известно, что Гедвига всегда делает все наоборот.
– Да, это удивительно; она именно так делает, – подтвердил помещик, который, казалось, находил это только странным и не гневался из-за этого, как обычно по любому поводу.
– Это вы воспитали девочку совершенно независимой. Сколько раз я просила вас хоть на два, на три года отдать Гедвигу в какой-нибудь институт, но ведь вас никак нельзя было уговорить разлучиться с ней.
– Потому что я не желал, чтобы она стала чужой мне и своей родине. Я достаточно держал для нее здесь, в Бруннеке, всяких учителей и воспитательниц, и она превосходно всему научилась.
