Зааплодировав первой, она передала микрофон следующему оратору, не особенно горевшему желанием выступать.
В нескольких коротких, но обворожительных фразах Ребуль поблагодарил аудиторию за поддержку и подчеркнул, что этот вечер только начало, первый шаг на пути, который, как он надеется, приведет его обожаемый Марсель к новым чудесам.
– Но я уверен, что все вы проголодались, – завершил Ребуль, кинув взгляд в сторону летней кухни, – и еще я вижу, что мой друг и шеф-повар Альфонс постукивает по часам. Знаю по опыту, что он не из тех, кого можно заставлять ждать. Allons, mes amis! а la bouffe![31]
За столами сидело больше сотни гостей, и многих из них Ребуль знал лично. Толпа местных бизнесменов с женами; шеф полиции Эрве; знаменитые личности из Торговой палаты; Гастон, посредник; мадам Спинелли из Лиги женщин Марселя и Бруно, ее относительно молодой партнер; члены исполнительного комитета футбольного клуба «Olympique de Marseille» и прочие видные представители общества, щеголяющие всеми оттенками загара и драгоценностей. Иными словами, все, кто что-либо значил в социальной иерархии Марселя.
И те, кто ничего не значил, – во всяком случае, пока. За еще одним, особым, столом, где уже приканчивали магнум[32]«Dom Perignon», сидела группа гостей, которых Мари-Анж шепотом охарактеризовала Ребулю как «русский контингент». Там был Вронский, в бархатном смокинге сливового цвета, с Наташей по одну руку и с Катей – по другую; виконт де Пертюи и мадам виконтесса, по последней моде анорексичная дама, опасно размахивающая во все стороны своим мундштуком; и еще весьма гламурный юноша с волосами невероятного пепельного оттенка, одетый с головы до ног в черную кожу, который лениво откинулся на спинку стула, и свет играл на его солнезащитных очках.
Ребуль, поздоровавшись с несколькими друзьями, возвращался к своему столу, когда кто-то окликнул его. Он развернулся и увидел прямо перед собой ледяные голубые глаза Олега Вронского.
– О, месье Ребуль. Я – Вронский.
Обычное благодушие вдруг мигом покинуло Ребуля.
– Я знаю, – бросил он и отвернулся.
Вронский нагнал его и взял за плечо:
– Нам нужно поговорить. Это вам будет очень интересно.
– Сомневаюсь.
Ребуль стряхнул руку Вронского и вернулся за стол, а русский остался стоять в одиночестве, и с ближайших столов на него уже бросали любопытные взгляды. Он овладел собой и, отодвинув с дороги официанта, вернулся на место.
Садясь, Вронский хмурился.
– Наглый французишка, – бросил он виконту, – и кем это он себя возомнил?
За столом Ребуля прозвучало подобное же замечание, только национальная принадлежность наглеца была другой.
– Не могу поверить, – удивился Сэм. – Надеюсь, он хотя бы извинился за вторжение в твой дом?
Ребуль покачал головой:
– Разговор был недолгим. – Он развернулся к Элене, сидевшей рядом с ним. – Прошу прощения, моя дорогая. Простите меня. Давайте не будем портить вечер.
7
Как Ребуль объяснил Элене, для этого обеда он разработал со своим шеф-поваром Альфонсом исключительно провансальское меню.
– Мы начнем, – сказал он, – с дынь из Кавальона, города, который поставляет лучшие дыни во Франции. Они настолько хороши, что Александр Дюма заключил в девятнадцатом столетии сделку с кавальонцами «книги в обмен на дыни». В самом деле, в городских архивах до сих пор хранится коллекция книг, которые Дюма присылал в обмен на дюжину дынь в год. – Он умолк, чтобы глотнуть шампанского, и заметил, что все за их столом притихли и слушают его. – Так вот, самые сочные и вкусные дыни, те, что у нас на столе сегодня, называются melons de dix, у них десять ребер, по которым они разрезаются на десять идеальных ломтиков.
Элена поглядела через стол:
– Сэм, надеюсь, ты записываешь. Когда мы поселимся здесь, ответственным за кухню будешь ты. Хорошо, Франсис, а что будет после дынь?
– Daube Avignonnaise[33], мясо по летнему рецепту, ягненок, маринованный в белом вине, а потому более легкий, чем зимняя говядина daube[34], которая маринуется в вине красном. Подается с пастой и белым «Châteauneuf-du-Pape». Затем сыры от наших добрых подружек, местных коз, и под конец мое любимое: клубника из Карпантраса под соусом, изобретенным Альфонсом, во всяком случае, он утверждает, что сам придумал его. Это смесь сливок и йогурта с капелькой бальзамического уксуса. Voilà – к аукциону у всех будет отличное настроение.
После дыни, которая действительно оказалась сочной и ароматной, Филипп, последние два дня освещавший Каннский фестиваль, отвечал на неизбежные вопросы об этом событии. Кого из звезд он видел? Удалось посмотреть какие-нибудь фильмы? Правда ли, что главный киногерой этого года рослый красавец – такой же, каким выглядит на экране, или же он, как написал один недобрый репортер, «прыщавый карлик»?
Наконец, когда Ребуль спросил, сложилось ли у него за эти два дня какое-то общее впечатление, Филипп кивнул:
– Судя по тому, что я видел, эпоха разговоров лицом к лицу завершилась. Повсеместно я наблюдал группы людей, которые держались вместе. Однако они не разговаривали друг с другом, они даже не смотрели друг на друга. Все они таращились в свои сотовые телефоны. Единственный настоящий разговор у меня получился с барменом в отеле «Мартинез».
Этот мрачный отчет был прерван летним daube, которое все единодушно признали великолепным: легким, нежным и вкусным.
– Элена, ты записываешь? – Сэм подобрал остатки соуса с тарелки кусочком хлеба.
– Я же тебе сказала – ответственный за кухню ты.
– Я ответственный только за дыни, – возразил Сэм. – Прочие полномочия я передаю тебе.
Элена, как и ожидал Сэм, закатила глаза, и разговор перешел на поиски дома, на безоговорочную необходимость иметь большой винный погреб и гостиную со звукоизоляцией, а под конец, когда появилась клубника, – на возмутительное поведение Олега Вронского. Сэм придерживался мнения, что Вронский охотник за недвижимостью, о нем необходимо сообщить в полицию, которая приструнит этого стервятника. Ребуль был настроен более философично.
– Хотя, – сказал он, – если он еще раз меня потревожит, мне придется принять меры.
Только какие? Прежде чем они успели обсудить свои возможности, Мари-Анж снова поднялась на возвышение. И ее новое появление было отмечено барабанной дробью и попыткой украдкой поправить бюст. Настало время аукциона.
Сначала разыгрывали уик-энд в отеле «Le Petit Nice», известном на всю Францию, как напомнила публике Мари-Анж, благодаря потрясающему местоположению и виду на море, благодаря стильным и комфортабельным номерам и прежде всего своей трехзвездочной кухне. Подхваченная волной энтузиазма, она с восторгом расписывала удовольствие от трапез на террасе, легендарный буйабес, благородное оливковое масло (из особых запасов отеля), а затем, в очередной раз поцеловав кончики пальцев, Мари-Анж открыла торги.
