Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 25
И это естественно, до определенного момента такого комплекса возникнуть не могло, в детском восприятии национальности не бывает. Но согласиться с фразой самоаналитика: «Я не успел развить в себе этот комплекс» – нет оснований, самостоятельного принятия решения (хочу – разовью комплекс, хочу – нет), при развитии социума (нации) – быть не может. Тем более что в конце интервью гонимый утверждает не только собственную, но и национальную предрасположенность к анализу. Березовский смог припомнить: «В восемь лет на катке я сильно подрался с одним мальчишкой. И вдруг он мне сказал: «Уйди, Абрам!» Я удивился: «Откуда он знает мое отчество?» Может быть, я переживал давление государства, когда поступал в университет, на физфак. Мне говорили: «Не поступай, ты еврей, тебя не примут». Почему не примут? Я – чемпион математических олимпиад, должны принять. Но меня не приняли. Но были евреи, которых приняли. Моего товарища Женю Берковича приняли, значит, я оказался слабее тех, кого приняли. Я не относил это к «пятому пункту». В тот же год я поступил в институт и успешно его закончил. Потом поступил все-таки в университет. Мать, когда я был маленький, – домохозяйка, а потом лаборантка в институте педиатрии, проработала там двадцать пять лет. Отец так и умер на работе. Школа, институт, сначала один, потом университет, потом аспирантура, потом диссертация кандидатская, диссертация докторская, член-корреспондент Российской Академии наук. Важно то, что у меня не было никаких комплексов. Не было комплексов по поводу того, что кто-то умней меня».
Этот этап, названный Стругацкими стадией «Жука в муравейнике», член-корреспондент АН СССР не считает протестным, но какие-то основания для ощущения собственной подпольности все-таки были:
«Я никогда не был диссидентом, никогда активно не выступал против системы, хотя это не значит, что я был конформистом». «И если евреям приходилось как-то крутиться для того, чтобы в институт попасть, чтобы членом партии стать, то русскому не нужно было крутиться. Мы надеялись, что демократическая система приведет к более свободному, творческому, независимому сознанию, которое обеспечит расцвет».
Конституционно-фрейдистский олигарх не приводит статистику национально-пропорционального представительства в вузах Советского Союза, и это правильно. Такие цифровые коэффициенты относятся к сфере сознательного, а не к тем внутренним факторам, которые являются мотивом для спекуляций и могут представить в невыгодном свете любые дальнейшие рассуждения о «тяжком страдальческом прошлом» народа, принуждаемого «бездушной системой» – к кручению. Трудности национального вступления в партию, которая была частью бездушной системы и в которую Березовский все-таки вступил по каким-то необъясняемым причинам, – рассчитаны на абсолютно инфантильное восприятие. Партия, которая изначально позиционировала себя как выразительница интересов рабочего класса, – по определению, должна была быть менее доступной для носителей психоаналитического менталитета, и сословий, рабочим классом (вынужденным зарабатывать на жизнь тяжелым трудом) не являющихся. «Одиночество в оппозиции», которое, согласно утверждению Фрейда, для одной нации ближе, чем другой, пытающейся отстроить хоть какое-то подобие сбалансированной системы социальных взаимоотношений, пригодных для развития основного социума на данной территории. Непонятно, конечно, должна ли была «демократическая система» принудить русских к еврейскому кручению или способствовать отсутствию необходимости евреям в подобной эксцентрике. Совершенно непонятно, почему такой подход к необходимости «крутиться» может привести к независимому «сознанию», это можно отнести только на счет «бессознательных» мотивов, приводивших в действие столь эксцентричную личность. В полный рост выявить диссидентский потенциал, стремление противопоставить себя «бессмысленному и некрутящемуся» автохтонному социуму помогла так называемая перестройка.
«Мне кажется, что у всех нас общим качеством является воля и какая-то нереализованность в прежней жизни. Я – человек, чувствительный к внешним изменениям. Эту угрозу, эти подземные гулы я почувствовал раньше других. Хотя внешне все оставалось спокойным: жена, двое детей, квартира, машина напополам с приятелем [про машину, именно напополам с приятелем, «бессознательно» рассказывал и Гусинский, и такая экономность академика, получавшего за разработку для ВАЗа программного обеспечения государственную премию, мягко говоря, удивляет. – С. У.], докторская зарплата. А потом эта жизнь закончилась, в 89-м году, когда в институте перестали платить зарплату, и я почувствовал, как повисла в воздухе какая-то неопределенность, угроза, и жить стало неуютно. И принял абсолютно нетривиальное решение: больше не заниматься наукой, а начать заниматься бизнесом, который в то время назывался «спекуляцией». Это было непросто, потому что страна не воспринимала такие категории, как «хозяин», «большие деньги», «быстрый, бешеный заработок». Все это раздражало общество, даже близких товарищей… Я взял полностью ответственность за свою жизнь, уже не уповая на государство. Хотя, конечно, подсознательно рассчитывал, что в трудные минуты оно придет на помощь».
Разрушая государство, занимаясь созданием экономических условий, в которых государство не может существовать, пользуясь социальными гарантиями и растаскивая общественную собственность, надеяться на защиту, которую должен предоставить кровожадный монстр, препятствовавший Березовскому и Гусинскому реализовывать свои способности к творческому бешеному стяжательству, – это сильно. Важно при этом, что никакой ущербности своих рассуждений носитель реактивного психоаналитического менталитета не видит. Хозяйственные шаги, предпринятые Березовским в тот момент, действительно впечатляют. Самым неортодоксальным из них был ввоз в Россию огромной партии неликвидных на западе «Фиатов». Заявленная цель: создание рынка автомобилей. Почему этот рынок нельзя было создавать на базе ликвидных, на тот момент, ВАЗов – непонятно, но найти страну, не подверженную воздействию «бессознательного», в которой считалось бы благим преобразованием снижение ликвидности собственного автопрома, стимулируя ввоз иностранной промышленной продукции, не представляется возможным. Конечно, доля ответственности за снижение адекватности в суждениях беглого олигарха лежит и на государстве дореформенного образца, которое не способствовало исследованиям общих поведенческих реакций национальной группы, привыкшей быть одинокой в оппозиции, и закономерностей их эксцентрики.
«Конечно, раньше государство бесплатно учило, лечило, давало жилье. Это потом я стал понимать, что за это расплачивался налогами, неполной зарплатой, ограничением индивидуальных возможностей, обеспечивающим «социальную справедливость». Я не хочу говорить, хорошо это или плохо. Но началась для меня совершенно другая жизнь, с риском, ответственностью и свободой. В бизнесе из моего окружения на это не был способен никто. Их совсем было мало, этих людей, которых потом назвали олигархами. Ощутив свою уникальность, я почувствовал себя комфортно [курсив мой – С. У.]. Забегая вперед, признаюсь – когда я стал заниматься политикой, то почувствовал себя совсем комфортно. Ибо я действительно во многих проектах не видел себе равных. Никого, кто мог бы это придумать и реализовать. И, конечно, это было комфортное ощущение: я нахожусь в том месте, которое никто другой не может занять. Но это уже третий этап моей жизни. Переход от бизнеса к политике».
Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 25
