От Гила проку тоже не было. Парень скрючился в самом удобном кресле, сунув нос в какую-то книжку и распространяя вокруг волны неудовольствия.
— Пошел бы помог матери, — сказал ему Фрэнк раздраженно.
— А сам что, не можешь? — мрачно ответил тот.
— Не смей… — начал было Фрэнк.
Гил распрямился и встал с кресла:
— …так со мной разговаривать, это ты хотел сказать? — проворчал он. — Пап, ради Бога, отстань!
— Да вовсе не это я хотел сказать! — соврал Фрэнк. Он ненавидел себя за это вранье и за свою уступчивость — он же собирался сказать Гилу, чтобы тот перестал столь явно выражать свое неприятие происходящего.
Гил уставился на него в ярости.
— Я сваливаю, — заявил он, стряхивая руку отчима со своего плеча.
— Погоди, Гил, я хотел…
— Слушай, мне наплевать на то, что ты хотел. Или думал. Или делаешь. Я притащился сюда из Лa-Рошели аж два дня назад. А ты, видите ли, не смог вырваться и прибыл только вчера вечером. Так почему бы тебе самому не пойти и не помочь маме, вместо того чтобы торчать здесь, презрительно на всех поглядывая? — Он стиснул кулаки и засунул их в карманы джинсов. — Слушай, я думаю, маме вовсе не хотелось устраивать это… это… — Он диким взглядом обвел собравшихся. — Эти убогие поминки. Готов поспорить, она хотела пообедать вместе с нами. Но ведь умер ее отец, не важно, нравился он нам или нет. Если бы это был твой отец, ты бы не стал так себя вести… Да ладно, какого х… Какого черта!
Лицо побагровело, и плечистый молодой человек сейчас вдруг до боли напоминал Фрэнку того ущербного и хрупкого ребенка, каким он впервые увидел Гила. Ему стало страшно стыдно.
— Гил, пожалуйста… — начал он, но тот перебил его:
— Почему бы тебе, черт побери, не позаботиться о ней, Фрэнк? Что с вами обоими происходит? — Он потер ладонью лоб. — Когда ты нужен, тебя никогда нет рядом. — Выпалив все это, резко повернулся и направился к двери.
Две пожилые женщины расступились, давая ему пройти, потом повернулись и осуждающе уставились на Фрэнка. «Даже здесь он ведет себя как полицейский!» — услышал он слова одной, когда задел ее, направляясь в кухню. «Боже, дай мне терпение, — взмолился он тихонько. — Неужели проклятые людишки не в состоянии ни хрена понять?»
«Да я и сам сущее дерьмо», — признался он себе, открывая дверь в кухню. Крессида стояла возле плиты, уставившись в пространство — ждала, пока закипит чайник. Когда она обернулась в его сторону, ее лицо осветил луч солнца. «Солнышко мое», — подумал Фрэнк. Он обнял жену и притянул к себе, подивившись вдруг вспыхнувшему желанию.
Она напряглась, отстраняясь.
— Извини, милый, дел полно. — И она отодвинулась.
— Может, я могу чем-то помочь? — раздался вдруг чей-то голос.
Фрэнк резко обернулся и уставился на молодого мужчину, которого не заметил, когда вошел сюда, — тот стоял за дверью, прислонившись к кухонной стойке.
— Вы кто? — довольно грубо осведомился Фрэнк, застигнутый врасплох.
— Это доктор Форд, Фрэнк. — В голосе Крессиды звучало явное смятение. — Он прекрасно лечил папу.
— Просто выполнял свои обязанности.
Мужчина приблизился к Фрэнку и протянул ему руку. Фрэнк неохотно пожал ее.
— Пол Форд. Местный врач. Общая практика.
— Вы здесь давно? — спросил Фрэнк.
— В Элсфилде? — Фрэнк вовсе не это имел в виду, но кивнул утвердительно. — Около пяти лет. Лечу жителей нескольких окрестных деревень. — Воцарилось неловкое молчание. Потом доктор сказал: — Боюсь, мне пора. — Он улыбнулся. — Крессида, сложите все оставшиеся лекарства в пакет и забросьте к нам в приемную. Я уже сказал мистеру Джонсу, он будет ждать. Если что-то понадобится, звоните. Рад был наконец с вами познакомиться. — Кивнул Фрэнку и вышел.
— Я не вовремя зашел? — спросил Фрэнк.
Крессида ответила мужу холодным взглядом.
— Не говори глупости, — попросила она.
В этот момент чайник испустил резкий свист. Крессида сполоснула заварочный чайник. Фрэнк молча наблюдал. Она, казалось, совершенно замкнулась в себе. Сама не произносила ни слова, и до нее сейчас явно было не достучаться.
Слова доктора о том, что он «наконец» с ним познакомился, укололи Фрэнка. Надо бы поговорить с Крессидой, пока не поздно, думал он, пока оба еще не позабыли, что связало их вместе. Когда-то их было водой не разлить, а теперь всякий раз, когда он предлагал ей заняться любовью, жена старалась уклониться.
Кэти-Мей стояла у раскрытого окна и смотрела на них. И подслушивала, добавил он про себя. Черт побери! Черт, черт, черт! Что это, воображение разыгралось, или его обожаемая дочка действительно становится ему чужой? Фрэнк помнил, конечно, как девочка избегала его, когда он приезжал со своими короткими визитами — они были слишком короткими, чтобы расшатать возникающую стену, не говоря уж о том, чтобы ее разрушить. И когда это стало для них нормой? Сначала была всего лишь некоторая неловкость, когда маленькая девочка старалась восстановить с отцом теплые, нежные отношения, но в последнее время Фрэнк явственно ощущал, что она теперь сознательно пытается привыкнуть, приспособиться к нему. Еще более унизительным для него было видеть, как она всеми силами стремится втиснуть его в свой нынешний мир. Рекальдо охватывала ярость, отчаяние, но он так и не понял, на кого следует направить эти чувства, — кроме разве самого себя. Обычно он сердился на своего покойного тестя, но теперь ярость все больше превращалась в мучительные страдания по мере того, как он отвыкал от жены и видел, что Кресси к нему охладевает. Первый муж бил и оскорблял ее и морально, и физически. И тут Фрэнк вдруг подумал — к собственному ужасу и стыду, — что, кажется, теперь лучше понимает, почему тот так себя вел.
— Когда тебе нужно возвращаться? — спросила Крессида.
— Почему ты спросила?
— О Господи, Фрэнк, да что с тобой в самом деле?! Я просто хочу знать, когда тебе нужно возвращаться на съемочную площадку.
«Тебе»? В прежние времена она сказала бы «нам».
— Завтра или послезавтра. Ребята стараются сделать как можно больше, пока стоит хорошая погода.
Фрэнк был занят на съемках телевизионного фильма по своему второму роману, когда пришло известие о смерти тестя. Так что чувство облегчения, которое он испытал, тут же сменилось озабоченностью — график работ оказался под угрозой срыва. На какой-то момент у Фрэнка даже возникло совершенно дикое, застилающее разум искушение остаться в Ирландии и продолжать съемки, но он отмел в сторону гнусную мысль, что запоздалый взлет пришелся именно на то время, когда Крессида находилась в Оксфордшире. Он, конечно, сознавал, что после смерти отца жене понадобится его помощь, и хотел ей помочь, но ему была невыносима мысль об отъезде со съемочной площадки. Слишком долго он ждал успеха. И почему бы ему теперь этим успехом не насладиться?
