В душе нарастала… обида на Рому. Как же он мог застрелиться, не посоветовавшись со мной? А еще друг называется!
На вечерней поверке меня шокировало выступление командира части. Картузов кричал, что от него никто не дождется теплых слов о капитане медицинской службы, покончившем с собой. Об этом слабаке, наложившем на себя руки из-за бабы! Об этом слюнтяе, который так подвел часть!!!
От такого неслыханного попрания норм морали со стороны полковника я пришел в себя. Вата из головы исчезла, в ней зашевелились разрозненные, скорбные мысли.
Выходит, Рома получил отказ от Люции на свое предложение?.. Почему пистолет — самодельный? Врач не может иметь личного оружия? Или до сейфа, где оно хранится, просто так не добраться?..
С одиннадцати ночи меня поставили охранять радиостанцию. График составлял Бочков, назначенный вместо Шляхова. Быстрая карьера! Командовать нами боксер, правда, пока не пытался, — понимал, что пошлем куда подальше. После отбоя, в ожидании заступления на дежурство, я даже не пробовал уснуть. Понимал, все равно не получится. Все думал. Неужели Рома так сильно запал на свою Люцию? На старого девственника он похож не был. Сам говорил, с Волосовым все злачные места обошли. Почтальонок знал… Неужели его настолько подкосил ее отказ? Чужая душа — потемки. Каков срок моего знакомства с Ромой? Без году — неделя. Только непонятно с этим револьвером. Где Рома его хранил? Вероятно, дома. Не с собой же таскал! У нас не война, слава богу, не разгул бандитизма. А если — дома, то вопрос. Вот человек решил свести счеты с жизнью. Ну достал бы пушку и выстрелил в себя, не выходя из квартиры. Зачем ему куда-то уходить? Брести за какую-то железнодорожную насыпь, где его нашли? Может, он прогуляться вышел, а в дороге стало невмоготу жить? Тогда он, выходит, заранее знал, что станет, и прихватил «пушку»? Фигня какая-то… Впрочем, кто может точно знать, что чувствует, о чем думает отчаявшийся человек?..
Пролежав без сна, я отправился охранять радиостанцию. Передо мной на посту стоял Кисин. Я обошел «зилок», проверил, все ли колеса на месте. Спросил Кисина, не проспал ли он еще какой-нибудь труп на мою голову? Киса пожелал мне типун на язык и утопал в казарму. Я залюбовался звездами — чисто планетарий!
Раздался непонятный звук, неясная тень мелькнула за кунг. Кто в индейцев играет? Решили меня попугать, что ли? Серьезного злоумышленника на территории части, огороженной забором, ждать не приходилось. Разве что другой взвод удумал разукомплектовать нашу машину связи…
— Эй, выходи! — прикрикнул я, поправляя штык-нож на ремне, единственное свое оружие. — Я тебя видел! — Сделав шаг, вдруг почувствовал, за спиной кто-то есть, но обернуться не успел. Сверху на голову чьи-то руки резко надели какой-то мешок, сильно пахнущий мышами, натянули его до пояса. Невидимые враги сбили меня с ног и предоставили возможность изведать, что чувствует футбольный мячик, находясь в игре. Пинали молча со всех сторон, не разбирая, куда. Я изо всех сил старался действительно сделаться круглым, как мяч, поджав колени к подбородку, прикрывая голову локтями, напрягал мышцы. Но по голове все-таки попали раз, другой… Я попытался перехватить чью-то ногу, почувствовал шнуровку — пинавший был обут в берцы. Еще удар, и все! Отключился.
Очнулся от того, что лицо царапала грубая мешковина, которую стаскивали с моей головы. Я глотнул свежего воздуха.
— Олег! Ты живой? — услышал голос Перепелкина. Точно, он же должен меня сменить.
— Вроде бы, — ответил я.
— Фу! Я уж подумал, тебя тоже…
— Что «тоже»?
— Не знаю! Отравили, застрелили…
В этот момент я подумал, что Серега прав. Шляхова, девочек именно отравили, а Рому застрелили, потому что он поехал к девочкам разбираться. Чем не версия? Правда, никто не знал, кроме меня, что он поехал к ним… Или кто-то знал?
Я резко встал на ноги, однако мотнуло в сторону, Серега еле поймал.
— Тихо, тихо, — прошептал он, придерживая меня под локоть. — Пойдем-ка, дойдем до больнички. Сможешь?
— Я еще не то смогу! — пообещал я с угрозой в адрес неведомых злодеев. Впрочем, не такие уж они неведомые. Кто у нас не марширует на плацу, имеет возможность ходить в берцах? Например, кладовщик Али Баба. Задушу козла его же шнурком, — решил я, — вот только оклемаюсь маленько!
Климов, единственный в данный момент хозяин лазарета, помнил, как недавно я привел к нему побитого бойца. Теперь — самого привели. Фельдшер усмехнулся, тщательно скрывая сочувствие. «Допрыгался!» — вот что означала его усмешка.
— Чего смотришь? — наехал на него неожиданно Серега. — Видишь, человек на ногах еле стоит? Койку давай!
Климов растерялся. Единственное, до чего додумался, проводив жертву избиения до кушетки, — принести таблетку анальгина.
— А спирта нет? — спросил я его.
— Самому мало, — нашелся он. И предложил: — Если стучать не собираешься, сам придумай, с чем лег. Я в журнале должен буду записать.
Серега, не спросив меня, привел Рубликова. Я сморщился при виде сержанта, с укором глянув на друга.
— Смелков, ты чего? Кто тебя? — испуганно залепетал Рубликов, присев на табурет рядом со мной. Все-таки я был солдатом его взвода.
— Ничего, товарищ сержант. Об колесо запнулся.
— Хочешь молчать? Молодец. Но мне-то скажи!
— Оно вам надо, товарищ сержант? — тонко улыбнулся я. Рубликов оценил. Спал наш сержант, видно, хорошо, судя по розовым щекам и отсутствию синяков под глазами, и вряд ли хотел, чтобы его сон сделался менее крепким от того, что станет больше знать…
— Ну, поправляйся. — Рубликов поднялся с табурета. — Перепелкин, давай на пост.
На огонек к Климову заглянул Поваренок. Видать, спиртяшки халявного захотелось. Печальный опыт Шляхова ничему его не научил. Я, не отойдя еще от полученной взбучки, не спал и прислушивался, о чем они говорили за дверью Роминого кабинета. Интересовало, мог ли в принципе кто-то подслушать наш последний с Ромой разговор? Нет, звукоизоляция в Ромином кабинете была хорошая. Слышал только неясное гудение, слов было не разобрать.
Всю ночь в лазарете, в углу, дрались и пищали крысы, и матерился один хохол — крысы затеяли свару под его кроватью. Мне тоже не спалось, разговорились с ним. Хохол спросил, буду ли я закладывать своих обидчиков? Я ответил, при всем желании — не получится. «Темная» — старое, проверенное средство. Хохол поведал, что сам он служит при госпитале, в хозвзводе, а здесь оказался случайно. Привозил кое-что для медпункта, да скрутило живот. Пока в сортире сидел, госпитальная «буханка» укатила. Завтра намерен вернуться восвояси. У них в хозвзводе один было застучал деда, тот нос ему сломал. Деда в дисбат сдали, остальные старички притихли. Всем молодым легче жить стало, но стукача все равно позором заклеймили, неблагодарные. Житуха у больных в госпитале, по словам хохла, выходила просто сказочная — четырехразовое питание — не в неделю, в день — и еще тихий час. Задержаться там легко. Только скажи, что поработать не против, и оставят. Под началом майора Гоменского как бы второй хозвзвод держат — из пациентов. А какая у Гоменского медсестричка работает! Люсей звать.
