— Ты хочешь когда-нибудь иметь детей? — спрашиваю я у Яноша, изучая их титьки.
— В любом случае трахаться я хочу, — отвечает Янош, — а если вдруг у меня будет ребенок, то он тоже будет иметь право трахаться. Я хочу трахаться, так почему бы моему ребенку не хотеть трахаться? — Он ржет.
— Янош, я серьезно, — мой голос становится даже строгим.
— Естественно, я хочу иметь ребенка. Если получится, то даже двух, — он затягивается сигаретой. — Мне хочется знать, как это бывает: твой сын качаясь подходит к тебе и лопочет: «Папочка, я не голубой. Уверенность — сто процентов. Можешь быть спокоен».
— Скажи, а у тебя такое было?
— Конечно было, — отвечает он, — да у меня постоянно так. Может быть, из-за этого я и с предками дружу.
И снова Янош покатывается со смеху. Типичное ржание Яноша. Водопад. Нехватка воздуха. Дрожание век. Хрюканье. На этот раз кажется, что он немного устал. Мы снова погружаемся в «Плейбой». Раньше в наших комнатах висели супермены. Теперь стены увешаны супертитьками. Но в главном мы все равно остались мальчишками.
Вспоминаю про отца. Прикольный мужик. Он мой отец уже целых шестнадцать лет. И до сих пор я его не понимаю. Он что-то вроде астронома-любителя. По крайней мере, он так говорит. В деревне у своей матери он смастерил обсерваторию. Совсем небольшую. Маленькая черная будочка из дерева на крыше бабушкиного гаража. И все равно там уютно. Иногда он и меня берет ночью с собой. В выходные и праздники. Мы разговариваем о жизни. Я мало во что въезжаю во время таких бесед. Высокие слова и сплошные термины.
Но кое-что я все-таки понимаю, особенно если он рассказывает о своем отце. У того временами сильные боли. Он много курит. Рак разъедает ему легкие. А иногда у папы сплошные скандалы с мамой. И тут я тоже догадываюсь, о чем речь. И согласен с ним. Мой отец хочет, чтобы мне было хорошо. Это я знаю. Мне кажется, что одного этого уже достаточно, чтобы желать ему добра. Он любит «Роллинг стоунз». Ископаемую рок-группу. Каждый раз, когда они приезжают на гастроли, отец тащит меня на концерт. Он все надеется, что их музыка мне понравится. Но этого не будет. И все равно здорово. Я рад за отца. Потому что он рад. И я рад, что мы оба рады. И это правильно. Мне кажется, что сегодня ночью небо ясное.
— Я бы с удовольствием трахнулся с Викторией из «Спайс гёрлз», — говорит Янош и пальцем показывает на фотографию звездной парочки в «Плейбое», — у нее потрясные титьки.
— Я не очень большой спец по титькам Виктории, — иронизирую я.
— Толстый Феликс тоже не спец, но все равно только о них и говорит. По этому поводу можешь не беспокоиться.
В этот момент открывается дверь. Просовывается широкое лицо. Без сомнения, это физиономия толстого Феликса. Его светлую шевелюру ни с чем не спутаешь. Так же как и толстые щеки. Большое тело втиснуто в узкую голубую пижаму, из которой медленно, но верно выползает пузо. Маленькие глазки. Совсем заспанные.
— Эй вы, сони, я что-то пропустил? — спрашивает он.
— Да нет, только Викторию из «Спайс гёрлз», — отвечает Янош.
Толстый Феликс тут же взметнулся:
— Виктория из «Спайс гёрлз»? Где?
— Вот!
Янош поднимает «Плейбой». Быстрыми шагами Феликс семенит к нам. За ним в комнату входят Флориан, Трой и тонкий Феликс. Они идут на цыпочках. Их не должны услышать. За ночные вылазки наказывают.
— У нее, наверное, шикарная грудь, — с сияющим лицом говорит Шарик и подносит журнал к неровному свету ночника.
— Ты-то откуда знаешь? — возражает Янош. — К тому же имей в виду, что такая цыпочка тебе никогда не достанется. Правда, мужики, — ведь такая телка никогда не будет его?
— Не будет, — подтверждают остальные, — не может же ему достаться такая цыпочка.
— Да знаю я, — отвечает толстый Феликс, — вот почему я сам себя терпеть не могу.
Янош смеется.
— Обычно молодые люди не могут себя терпеть по двум причинам. Или они слишком жирные, или еще ни разу не были с бабой. Феликс, поверь мне. Я прекрасно знаю, почему ты сам себя терпеть не можешь.
Шарику достаточно. Он с разгона бросается на кровать Яноша. Раздается громкий крик боли. В разные стороны летят одеяла и подушки. Начинается мелкая потасовка.
Шансов у толстого Феликса практически нет. Янош проводит захват сверху. Но Шарик не сдается. Пытается ногами придавить Яноша к стене. При этом его нижние конечности поднимаются выше тела. Вид у Феликса абсолютно беспомощный. Он начинает барахтаться. Лица не видно. А вот толстый зад — наоборот. Его видно хорошо. Пижамные штаны трещат по швам. Все заканчивается очень быстро. Две минуты битвы — и резинка лопается. Штаны падают, и наружу вылезает огромная попа. Янош, Трой, все остальные, и я в том числе, хохочут. Бойцовые петухи расходятся.
— Почему бы тебе не стать борцом сумо? — говорит Янош, подбирая раскиданное белье.
— Вполне возможно, — отвечает Феликс, — но только после того, как ты пристроишься на место тетки, убирающей общественные туалеты, — он ухмыляется, поддерживая средним и указательным пальцем правой руки свои штаны на уровне бедер.
— Может быть, кто-нибудь из вас, болванов, скажет, как я полезу по пожарной лестнице в таком виде? — левой рукой он показывает на штаны.
— Но ты ведь уже большой мальчик, — в голосе Яноша слышится издевка, — таким вещам в твоем возрасте уже следует научиться! А если ты еще и борец сумо, то это твоя двойная обязанность. Будь добр, Шарик, напрягись!
— Ни одна собака не поинтересовалась, хочу ли я становиться взрослым. Детям проще. Разве я не прав? А, парни?
— Заткнись. Ты не на приеме у психолога, — отвечает Янош, — мы тут разговариваем о пиве и сексе. А не о том, что хотим оставаться малявками.
— А я лично устал, — говорит Флориан, которого все называют девчонкой.
— Тебя вообще никто не спрашивает! — взрывается Янош. — Вы сказали, что идете с нами, значит вы с нами! Пиво принесли?
— У Троя, — говорит тонкий Феликс, — у него ведь большие карманы. К тому же он не поет.
— Он даже не говорит. Зачем ему петь? — спрашивает Янош.
— Не знаю, — отвечает Флориан, — какая разница? Пиво все равно у него.
Янош вздыхает.
— Ну, хорошо, — шепчет он, — тогда мы упакованы. А ты как, Бенни?
— Уже готов!
* * *
Итак, операция началась. Еще одна бессмысленная в самой своей основе акция. Мы снова вшестером. Янош утверждает, что такие бессмысленные акции являются нашим отличительным знаком. И, оглядываясь назад, думаю, что он был прав. Вот мы идем. Олицетворение бессмысленных акций. Во-первых, Флориан, которого все называют девчонкой. На нем красно-коричневый верх от пижамы и белые трусы. Босые ноги шлепают по линолеуму. Как говорит Янош, по ночам он частенько захаживает к бабам. У них он якобы очень популярен. Вроде он положил глаз на Анну, подругу Мален. Феликс говорит, что он уже много раз на кого-нибудь западал. Иногда раза три в неделю. Но всегда безуспешно. Его держали за верного товарища. И никогда не рассматривали в качестве объекта любви. Это его бесит. Но не мешает пытаться снова и снова. Все в соответствии с максимой Яноша.
