Карен по происхождению была из низшего среднего класса, и ни капли этого не стеснялась. Она всегда стремилась к лучшей жизни, и предпочитала пабы с экзотическими темами таким, как «Герб» с его попыткой эксплуатировать любовь высшего среднего класса к нищете. Элиот прошла долгий путь с тех пор, как покинула родное гнездо — развалюшку в Гершеме. Она зарабатывает больше, чем отец, у неё квартира в Блумзбери, она общается с миллионерами благодаря статусу арт-звезды. Элиот чувствовала, что у неё есть право смотреть сверху вниз на ублюдков вокруг, которым вопреки преимуществам частного образования отчаянно не хватает социальных навыков, таких, например, как привычка регулярно мыться.
— Ну, так скажи мне, — говорил Джок Грэхем, — откуда это очарование Неоизмом?
— Пожалуй, — ответила Карен, — не считая денег и славы, мой основной интерес в искусстве заключается в процессе исторификации…
— Постой, — вмешался Грэхем, поднимая правую руку, — у меня плёнка кончилась. Сейчас переверну. Клёвая штука эти портативные диктофоны. Не представляю, как журналисты работали до того, как их выбросили на рынок. Ну вот, можно продолжать, я снова тебя спрашиваю, откуда эта одержимость Неоизмом?
— Что надо знать про Неоизм, — объяснила Элиот, — это диалектическое отношение ко всему от футуризма, дадаизма и сюрреализма через леттристов, ситуационистов и флуксус. Отсюда и антиинституционалистские традиции, и одновременно — демонстрация, каким образом такой дискурс до сих пор образует часть ядра серьёзной культуры. Неоизм завершил дело, начатое теми, кто примкнул к ранним проявлениям этой традиции, сводя её к единому, ограниченному фокусу. Что ещё сказать, Неоисты просто хотели историфицировать себя как значительное художественное течение. Не производя никаких мало-мальски ценных работ, и сосредоточившись исключительно на паблисити, Неоисты продемонстрировали механизмы, с помощью которых культурная индустрия наделяет объекты, личности и события ценностью.
— Ясно! — воскликнул Джок. — Так вот почему из твоих рук вышла исключительно сотня портретов людей, вовлечённых в то, что ты называешь Неоистской Революцией. Ты подразумеваешь, что у движения нет иного содержания, кроме примкнувших личностей!
— Именно! — сказала Карен. — И перемен в этих индивидуальностях по мере того, как делается и переделывается история. Вот почему каждая моя выставка — просто набор портретов Неоистов, сделанных в художественном стиле, который был в фаворе в тот месяц, когда я их делала!
— А ты не думаешь, что зашла в тупик? — спросил Грэхем. — В тот момент, когда стилем месяца стал твой?
— Это важнейшая часть процесса! — радостно объявила Элиот. — Я уже готовлю новую коллекцию — и она состоит исключительно из копий моих ранних работ. Оригиналы были проданы за гроши, а новые версии пойдут по неприличным ценам!
— Для тебя нет ничего святого! — провозгласил Джок. — Твоя работа вытаскивает на свет все противоречия творческой системы, организованной ради получения прибылей!
— Извините, — пролепетал волосатый дрочила, наклонившись от соседнего столика, — но я невольно подслушал ваш разговор. Я тоже художник и никак не могу изыскать возможность выставить свои работы. Может, вы дадите мне совет что делать?
— Ага, — проворковала Карен. — Подстриги волосы, прими ванну, купи нормальную одежду. И сразу обнаружишь, что владельцы галерей готовы оценить твои работы.
— Ну, это уж слишком! — взвился парень. — Моя девушка говорит, что я очень талантливый и не должен идти на уступки системе. С неё станется бросить меня, если я обрежу волосы. Господи, у меня и так с этой тёлкой полно проблем! Содержания, которое мне выдаёт отец, едва хватает, чтобы покупать этой суке наркотики! Только вчера её звал вернуться прежний парень, который барыжит герой!
— Пошёл нахуй, неудачник! — проревела Элиот, засветив парню в ухо.
Выходя из лифта на двадцать третьем этаже Фицджеральд-Хаус, Джонни Махач слышал могучий голос Марты Ривз, выводящий бессмертную классику Holland-Dozier-Holland[7]«Некуда Бежать». Вот он, «Мотаун»[8]в лучшем своём проявлении, размышлял Ходжес, отпирая входную дверь, когда поток звука едва не сбил его с ног. Марта и Vandellas[9]уделывали любой соул родом из Детройта. И какая железная была оппозиция в те славные дни середины шестидесятых!
Скинхед прошествовал в гостиную, где обнаружил не только «Рейдеров» в полном составе, но и Марию Уокер. Доктор была в центре внимания, и неудивительно, учитывая, что она привлекательная женщина, привыкшая внушать уважение пациентам из рабочего класса, проживающим на её участке.
— Привет, Джонни, — приветствовала Мария скинхеда. — Я пришла пораньше — а ты опоздал! Не то, чтобы я злилась, твои друзья неплохо меня развлекают. Они рассказывали, что ты думаешь, у докторов нет воображения, когда дело доходит до секса.
— Это не я так думаю, — рыкнул Ходжес. — Так говорят в последнем выпуске «Замочной Скважины».
— Иди сюда, я докажу тебе, что ты неправ, — ответила врач, стягивая юбку.
— Господи! — воскликнул Худой. — У нас намечается групповушка — или как?
— Никаких, блядь, групповушек! — громыхнул Джонни, стаскивая Худого с дивана и швыряя через всю комнату. — А теперь все вон из моей квартиры, пока я ещё держу себя в руках! Это ко всем относится, пошли, пошли, выметайтесь!
Когда «Рейдеры» выполнили его приказ и покинули помещение, Ходжес переключился на Марию. Врач ждала его с распростёртыми объятиями. Скинхед отщёлкнул подтяжки, и его «ста-престы» упали на пол.
— Вот так, солнышко, — шептала доктор, пока Ходжес натирал её клитор пальцем. — Дай мне как следует намокнуть, и тут же суй в пизду!
— Не самый сложный план! — засмеялся скинхед. — Ты и так уже мокрая!
Мария схватила Джонни за хуй и направила его в лепестки ворот своей потаёнки. Оказавшись внутри, скинхед принялся отбивать примитивный ритм секса.
— Шалунишка! — прикрикнула Уокер, шлёпнув Ходжеса по щеке. — Ты хотел, чтобы я лежала тут, пока ты делаешь всю работу? Я хочу, чтобы ты не двигался, а я покажу тебе, что бывает, когда я сжимаю мышцы пизды.
— Ладно, — согласился Джонни.
— Ну как, чувствуешь? — спросила Мария. — Нравится, как я сдавливаю твой член?
— Ага, — хрюкнул Ходжес.
Но на самом деле скинхед предпочитал более традиционные формы секса. Ему не нравилась пассивная роль, когда дело доходило до исследования его генетических спиралей. Ходжес хотел ощутить, как яйца бьются о тело Уокер, а любовный поршень обрабатывает её дырку. Вагинальные сокращения давали слишком нежный кайф для бутбоя, который прикинул, что без другой стимуляции он в таком темпе кончит через миллион лет. Через пять минут Джонни не выдержал. Он поднялся, вытащил из деки диск Марты и Vandellas, а потом запрограммировал центр на повтор своего любимого трека из «Tighten Up — Volumes One and Two»[10].
