— Вы вообще живете другими мерками, — Виктория подмигнула брату. — Два скакуна чистых арабских кровей — это же тьфу, смешно, право!
За столом завязался оживленный спор.
— Как тебе дом? — спросил хозяин и ласково улыбнулся гостье.
Сашке опять показалось, что сделал он это через силу.
«Господи! Ну если так болит, что же над собой издеваться-то!»
— Дом превосходный. Такой классический Юг, я бы сказала, — со знанием дела оценила Виктория, потом скосила глаза в сторону и закончила невинным голоском: — Только вот в цивилизованном мире, чтоб так жить, совсем не обязательно держать в кулаке всю огромную страну. На Юге такой дом имеет каждый университетский профессор.
— Понеслось, — вздохнула Виола, — села на любимого конька.
— Что поделаешь, дорогая, кони — теперь моя стихия.
— Да разве речь только о доме?
— Нет, ну профессор, конечно, не живет в постоянном страхе, не проводит все сутки в офисе и уж точно не ходит в туалет с тремя телохранителями.
— А как насчет отдыха на Канарах или в Швейцарских Альпах? — съехидничал Серега.
— Профессор-то может себе это позволить. Я имею в виду отдых.
— Но не в своем же особняке.
— Зато в своей жизни, — Виктория обвела аудиторию хитрым взглядом и сочла нужным пояснить: — Его жизнь и его достаток принадлежат ему, и только ему. А как насчет вашей жизни и вашего достатка?
— Ой, перестань, ради бога! — не выдержала Виола. Она скривилась так, словно засунула в рот дольку лимона.
— Будет вам, — поддержал ее Аркадий Петрович и вдруг совершенно искренне повеселел. — Вика, скажи лучше, что ты думаешь по поводу приема в твою честь?
— Приемы в свою честь я очень люблю, ты же знаешь.
— Вот и славно, — он тяжело поднялся из-за стола. — Два дня вам на подготовку. В воскресенье и устроим. Вы простите меня, — он кивнул всем присутствующим разом, — у нас по-прежнему не принято обсуждать дела за ужином. А как правильно заметила моя сестрица, мы себе не принадлежим. Во всяком случае, мы с Виолеттой. Пойдем в кабинет, детка.
Виола, преисполненная гордости за то, что отец подчеркнул их общность, живо вскочила со стула и понеслась в кабинет отца на полусогнутых.
— Это теперь до самой полуночи, — тоскливо протянула Сашка.
— А ты, значит, не в деле? — участливо обратилась Виктория к оставшемуся Борису.
Тот пожал плечами:
— Видимо, меня оставили тебя развлекать.
— Ну и славно, — Виктория хлопнула ладонями по скатерти и тоже поднялась. — Кофе вы пьете по-прежнему в гостиной?
* * *
Виола сжала руки, а глаза ее наполнились мольбой:
— Папа, позволь мне поговорить с тобой еще раз!
Мамонов поморщился и склонился над бумагами, приняв крайне неприступный вид.
— Папа!
— Вот уже который раз ты начинаешь этот бессмысленный разговор, — буркнул он. — Когда же тебе надоест?
— Папа! — она села за стол и робко посмотрела на него. — Объединение — это не во вред, а на пользу.
Аркадий Петрович протяжно вздохнул, но ответил:
— Мне не нравится твой проект. И не нравится, что ты за моей спиной собрала представителей моих компаний. Не нравится!
— Почему же за спиной? Председателем собрания будешь ты.
— Не понимаю, зачем тебе вообще понадобилось это собрание. Я не изменю своего решения даже перед лицом смерти, потому что объединение всех моих компаний под одной крышей означает создание холдинга и уменьшит наши доходы ровно вдвое! Как бизнесмен я не могу пойти на такой шаг в трезвом уме и твердой памяти. Нужно спятить, чтобы такое совершить, понятно?!
— Но зато ты легализуешь свой бизнес, — тихо заметила дочь.
— Да. А зачем? Чтобы меня сжевали в конце концов. Пока мои предприятия работают по отдельности, все идет отлаженно и спокойно. А стоит объединиться, как я столкну лбами чуть ли не половину всех конкурентов, которые существуют в нашей стране, да еще и из-за границы прихвачу.
— Но ты станешь чуть ли не самой мощной экономической силой. Тебе будет многое подвластно.
— Мне и так почти все подвластно, — Аркадий Петрович кашлянул, — власти у меня предостаточно. А стоять на пьедестале мне не хочется. Слишком заметен, могут скинуть.
— И что будет на собрании?
— Выпьем пива и разойдемся.
— Но папа!
— Хватит об этом, — рявкнул Мамонов. — Ты берешься за то, о чем не знаешь.
* * *
Кухарка Галя поставила поднос с кофейным сервизом на стол и тихо замерла в проеме дверей. Она осталась полюбоваться Викторией. Та села за рояль, тонкие пальцы пробежали по клавишам длинным арпеджио. Потом она закинула голову назад и закрыла глаза, задумавшись.
— Мне нравится этот дом, — тихо произнесла она.
Остальные разместились на диванах и креслах вокруг столика. Только Борис облокотился на крышку рояля, приняв причудливую позу, правда, при его пухлой комплекции это выглядело не совсем эстетично. Владелец обширных ягодиц сохранял на своей физиономии налет романтического ожидания, какое свойственно лишь юнцам.
— Как ты находишь тетушку? — Серега сделал акцент на последнем слове, словно слово «тетушка» по отношению к Виктории было не просто неуместным, а прямо-таки неприличным.
— Не слишком изменившейся, — пожала плечами Сашка.
— Знаешь, а ведь вы похожи, — он взял ее руку, поднес близко к лицу и принялся с интересом вглядываться в ее ладонь, словно надеялся там прочесть причины этой поразительной внешней схожести.
— Да? — усмехнулась Сашка и выдернула руку. — Ты весь вечер так пялился на мою тетю, что мне показалось, ты больше ничего заметить не в состоянии. И вот усмотрел…
— Нет, в самом деле, — настаивал он и положил свою ладонь на ее локоть. — Тот же разрез глаз, линия губ, овал лица и цвет волос… — Серега уперся в нее немигающим взглядом, от чего Сашка почувствовала себя как-то неуверенно.
Ей захотелось пересесть на другой диван, хотя бы поближе к Андрею Фокину и Скупому, которые в течение ужина не проронили ни слова (Скупой, потому что постоянно что-то жевал, а Фокин по обычной причине — он вообще редко говорил, если первым словом не должно было звучать «я»). Но, во всяком случае, эти молчаливые ребята не вводили ее в странное замешательство и не мешали наслаждаться вечером. А Серега своими разговорами мешал. Сашка даже дернулась, чтобы встать, но он удержал ее рядом с собой и продолжил, не сводя с нее глаз:
— Вот если бы волосы твои не вились мелкими колечками, а были бы прямыми, и если бы…
— И если бы мне было уже за сорок! — не выдержала она.
