Шоколадные усы
Все произошло настолько по-идиотски, что Горозии сразу поверили, что Нугзар Чикобава принесет миллион. О том, что тот же Чикобава мог создать им проблемы, причем серьезные, они как-то не подумали.
Нино тотчас же твердо решила, что с работы уйдет. Что ни говори, женщине ее типа нечего делать в мэрии Тбилиси. Тем более в отделе спорта. Карабкаться по горам карьерного роста она так и не научилась. Нет, просто нечего ей там делать, тем более что у нее такие большие голубые глаза и меланхоличный взгляд. А Нико думал, почему не попросили больше. После того как операция прошла как по маслу, миллиона ему показалось маловато. Радовали лишь, что в условиях нынешнего мирового кризиса этот миллион по своей покупательской способности приравнивался почти к двум. Одному только Гурджиеву было наплевать, что принесет Чикобава – деньги или проблемы.
Нико пошел на кухню, включил электрический чайник, открыл «Нутеллу» и принялся делать бутерброд. Нино села на стул и закурила. На улицу она не выглядывала, чтобы не увидеть случайно баклажанного цвета лицо Чикобавы. На кухне и так держался тяжелый запах собачьего корма и помойки. Из окна меж тем как на ладони видно было, как Чикобава с трудом вышел из подъезда, открыл дверь «Брабуса» и тяжело опустился на заднее сиденье. Не чувствуя вони, Нико старательно и бережно намазывал «Нутеллу» на кусок хлеба, как художник наносит мастихином краску на холст.
На кухню заглянул Гурджиев. Поверх майки он надел кремовую рубашку с короткими рукавами, на ноги – старые кроссовки Нико со стоптанными задниками. Он держал Фуко за ошейник. Собака стояла рядом и нехотя помахивала хвостом.
– Пойду с Фуко погуляю… – сказал Гурджиев и тут же добавил: – Заодно и мусор вынесу. – Видимо, вонь таки ударила ему в нос.
В чайнике зашумела вода. Гурджиев нажал на педаль помойки, вытащил из ведра полный мешок мусора. Нино стряхнула пепел с сигареты в пепельницу и про себя отметила, насколько безволосы желтовато-белые ноги Гурджиева, будто он только что их побрил.
– Скоро вернешься? – спросил Нико, не поднимая головы.
– К Мамадавити[5]сходим… – Гурджиев завязал пакет, – потом не знаю, может, еще выше поднимемся.
– Тогда возьми ключ, – сказал Нико, – может, мы тоже выйдем.
Нино слегка вздрогнула и удивленно посмотрела на мужа. Он все так же вдохновенно, как художник, мазал кусок хлеба шоколадной пастой. В словах Нико ничего удивительного не было. Но в тембре его голоса Нино уловила какую-то странную беззаботность.
– Надеюсь, что не задержитесь допоздна… – при выходе с кухни Гурджиев засюсюкал, как ребенок, – и не оставите меня вечером одного наедине с миллионом.
Чайник с щелчком отключился.
– Больше надо было просить, – Нико только сей час поднял голову.
Раньше он постеснялся бы сказать Гурджиеву так прямо. Не потому, что считал его умелым воином, в руках которого все что угодно может превратиться в грозное оружие, даже пакет с мусором. Прежде всего он постеснялся бы собственного мнения о Гурджиеве, сложившегося после чтения статей в интернете. Впрочем, сей час речь шла о такой сумме, что на многое просто не обращаешь внимания. Хотя бы временно.
Между прочим, после чтения тех же самых интернет-статей и у самого Гурджиева полностью поменялось мнение о себе. Ведь раньше он даже в глубине души не надеялся, что его будут помнить после смерти (несмотря на то что он всегда завоевывал себе имя, не жалея сил, а потом старательно окутывал его завесой тайны). А помнят же! Пусть биография и искажена до неузнаваемости. В тех статьях Гурджиев оказался настолько не похож на самого себя, насколько не похож на человека его же фоторобот. Но не это было главное. Главное, что существовало два Гурджиева. Первый, с пакетом мусора в руке, и второй – лишенная формы, цифровая функция, существующая лишь в Силиконовой долине.
Уже уходивший Гурджиев резко обернулся к Нико и за все время их знакомства впервые сказал совершенно серьезно:
– Ты прав.
В ответ Нико так впился в бутерброд, что в уголках рта появились шоколадные усы.
* * *
Нино повернула ключ «Пежо», завела машину. Нико нажал на кнопку, до конца опустил окно.
Никто из них не заметил, как автоматически включилось радио и в салоне тихо зазвучала спокойная электронная музыка – ритмичное потрескивание, периодический писк и монотонный стук в сопровождении перманентного сверла а-ля бормашина.
– Куда едем? – спросила Нино.
– Все равно, – сказал Нико, – погуляем где-нибудь.
В другой раз Нино обязательно спросила бы – где именно, но сейчас ничего не сказала, представляя себя рядом с Нико маленькой девочкой, что очень возбуждало и забавляло. Видимо, такова была утренняя реакция на стресс.
В тот день Нико говорил меньше обычного, а думал больше. Это легко понять. Миллион заставил бы задуматься и мышь.
Выезжая со двора, Нико посмотрел вверх, на окна Мананы, освещенные солнцем. Занавешенное окно спальни было приоткрыто. На мгновение то ли чье-то лицо мелькнуло в окне, то ли на стекле заиграли лучи солнца – Нико не разобрал. Стоял обычный воскресный день. Старушка Зина сидела в кресле на балконе второго этажа. Перед ней, как всегда, проветривались на веревке вынутые из нафталина шерстяные вещи. Стоящая лицом к гаражу маленькая девочка закрыла глаза руками и высоким голосом с выражением считала: «Десять… девять… восемь…» Дети разбегались в разные стороны – кто куда успеет спрятаться. «Семь… шесть… пять…»
