Год спустя после того, как экономике стран Азии был нанесен тяжелый удар из-за финансовых кризисов и рыночных крахов, Стиглиц теперь главный экономист Всемирного Банка повторил свои выводы (отчетный доклад, исправленный вариант,
Ежегодная конференция Всемирного банка по экономике развития 1997, Всемирный Банк 1998, Ежегодные Лекции для широкой публики 2, 1998). «Текущий кризис в Восточной Азии не является опровержением восточно-азиатского чуда», писал он. «Остаются основные факты: ни в одном другом регионе земного шара никогда не было столь драматического роста доходов и избавления от бедности такого большого числа людей за столь короткое время». «Изумительные достижения» иллюстрируются десятикратным ростом доходов на душу населения в Южной Корее за три десятилетия беспрецедентный успех «с весомыми дозами правительственного вмешательства», в нарушение Вашингтонского консенсуса, но в согласии с экономическим развитием США и Европы, вежливо добавляет он. «Далеко не опровергая восточно-азиатское чудо, заключил Стиглиц, серьезная финансовая суматоха в Азии может частично быть результатом того, что там отошли от стратегий, которые очень хорошо служили этим странам, включая хорошо регулируемые финансовые рынки», имеется в виду широкомасштабный отказ от успешных стратегий как ответ на давление Запада. Другие специалисты выражали аналогичные взгляды, зачастую более убедительно.
Поражает сравнение Восточной Азии с Латинской Америкой. Латинская Америка имеет наихудшие в мире результаты по неравенству. Восточная Азия среди лучших. То же касается образования, здравоохранения и общих показателей социального благополучия. Импорт в Латинскую Америку сильно перекошен в сторону потребления для богатых, а в Восточной Азии в сторону производственных ин вестиций. Утечка капиталов из Латинской Америки приближается по уровню к ее сокрушительным для экономики долгам; в Восточной Азии до самого последнего времени она подвергалась жесткому контролю. В Латинской Америке богатые, как правило, освобождены от социальных обязательств, в том числе от налогов. Как подчеркивает бразильский экономист Брессер Перейра, главная проблема Латинской Америки состоит не в «популизме», а в «подчинении государства богачам». Восточная Азия резко от нее отличается.
Экономика латиноамериканских стран также была более открытой для иностранных инвестиций, чем экономика Восточной Азии. Как сообщают аналитики Комитета ООН по торговле и развитию (UNCTAD), начиная с 1950 года, зарубежные мультинациональные корпорации в Латинской Америке «контролировали значительно большие доли промышленного производства», чем в успешно развивавшихся странах Восточной Азии. Даже Всемирный Банк допускает, что приветствуемые им иностранные инвестиции и приватизация в Латинской Америке «имели тенденцию заменить прочие потоки капитала», передавая контроль зарубежным странам и отправляя прибыли за границу. Банк также признает, что цены в Японии, Корее и на Тайване больше отклонялись от рыночных, чем в Индии, Бразилии, Мексике, Венесуэле и в так называемых интервенционистских странах, тогда как наиболее интервенционистское и искажающее цены из всех правительств в мире, китайское, является любимым и быстрее всех растущим заемщиком денег у этого Банка. А исследования Всемирного Банка скрывают тот факт, что национализированная мед нодобывающая промышленность служит основным источником экспортных доходов для Чили и это лишь один из многих примеров. Похоже, что открытость международной экономике дорого стоила Латинской Америке, как и ее неспособность контролировать капитал и богачей, а не просто труд и бедняков. Разумеется, отдельные секторы населения получают выгоду, как в колониальную эпоху. И тот факт, что они так же преданы доктринам неолиберальной «религии», как и иностранные инвесторы, не следует считать неожиданным.
Роль государственного управления и государственной инициативы в странах с успешно развивавшейся экономикой должна стать общеизвестной. Аналогичный вопрос: как третий мир стал таким, каков он сегодня. Вопрос рассмотрел видный историк экономики Пол Бейроч. В недавнем важном исследовании он подчеркивает, что «нет сомнений, что экономический либерализм, навязанный третьему миру в XIX столетии, является важнейшим элементом в объяснении задержки его индустриализации», и в весьма показательном случае с Индией объясняет «процесс деиндустриализации», превративший мировую промышленную мастерскую и центр мировой торговли в глубоко обнищавшее аграрное общество, страдающее от резкого падения реальной зарплаты, недопотребления продовольствия и недоступности прочих простейших товаров потребления. «Индия оказалась только первой жертвой в очень длинном списке», замечает Бейроч, включающем «даже политически независимые страны третьего мира, которые заставили открыть свои рынки для западных продуктов». Тем време нем общества Запада предохраняли себя от рыночных порядков и развивались.
РАЗНОВИДНОСТИ НЕОЛИБЕРАЛЬНОЙ ДОКТРИНЫ
Это подводит нас к другой важной характеристике современной истории. Доктрина свободного рынка существует в двух разновидностях. Первая это официальная доктрина, навязанная беззащитным. Вторая то, что мы могли бы назвать «реально существующей доктриной свободного рынка»: рыночные порядки хороши для вас, но не для меня, разве что ради временных выгод. Именно «реально существующая доктрина» господствовала, начиная с XVII века, когда Британия стала наиболее развитым государством в Европе, с высоким уровнем налогообложения и эффективным руководством, организовывавшим фискальную и военную деятельность государства, которое стало «крупнейшим и единственным игроком в экономике» и в ее глобальной экспансии, как выразился британский историк Джон Бруэр.
Британия в конечном счете все-таки обратилась к либеральному «интернационализму» в 1846 году, после того, как 150 лет протекционизма, насилия и государственного контроля поставили ее далеко впереди любого конкурента. Но поворот к рынку был сделан с существенными оговорками. 40 % британского текстиля продолжало поступать в колонизованную Индию, и то же касалось британского экспорта в целом. Британскую сталь не допускали на рынки США очень высокие тарифы, позволившие Соединенным Штатам развивать собственную сталелитейную промышленность. Но Индия и прочие колонии всё же были доступными и оставались таковыми, когда британскую сталь изгнали с международных рынков с помощью ценовой политики. Индия представляет собой в этом отношении весьма поучительный случай. В конце XVIII века она производила столько же стали, сколько вся Европа, и британские инженеры в 1820 году изучали более передовые методы индийских сталелитейных заводов, стараясь преодолеть «технологический разрыв». Когда начался железнодорожный бум, Бомбей производил паровозы на конкурентоспособном уровне. Но реально существовавшая доктрина свободного рынка разрушила эти секторы индийской промышленности подобно тому, как прежде она разрушила текстильную промышленность, судостроение и прочие виды индустрии, считавшиеся тогда передовыми. Зато США и Япония избежали европейского контроля и сумели заимствовать британскую модель вмешательства государства в рынок.
Когда с японской конкуренцией стало слишком трудно справляться, Англия попросту отложила игру: Британская империя фактически закрылась для японского экспорта часть фона Второй мировой войны. В то же время индийские мануфактурщики просили защиты, но от Англии, а не от Японии. При реально существовавшей рыночной доктрине такая удача их миновала. Отказавшись от своего ограниченного варианта laissez-faire в 30-е годы XX века, британское правительство обратилось к более прямому вмешательству и в собственную экономику. За несколько лет станкоинструментальное производство возросло в пять раз вместе с бумом в химической, сталелитейной, авиационной и многих других отраслях промышленности; экономический аналитик Вилл Хаттон называет это «невоспетой новой волной» промышленной революции. Промышленность, контролируемая государством, позволила Британии опередить Германию в годы войны и даже сократить разрыв с Соединенными Штатами, которые тогда претерпевали драму собственной экономической экспансии, когда менеджеры корпораций прибрали к рукам контролировавшуюся государством экономику военного времени.
