– Ты со всеми такой предупредительный? – отсмеявшись, спросила Татьяна.
– А-а! Вон ты о чем! – наконец-то понял Виталий. – Нет, только с высокопоставленными особами.
– Ага! Подколол-таки! Что ж! Один – один. Молодец, чувство юмора не растерял.
– Ну где уж нам уж! Наш юмор вашему в подметки не годится.
– Ой ли? И давно мы такими скромными стали?
– Давно, после последнего опороса на именины петуха до свадьбы мерина.
– И крыть нечем ваш деревенский юмор.
– То-то и оно, что, кроме мата, нечем.
Татьяна вновь рассмеялась. Виталий смотрел на нее уже по-другому, пристально и немного грустно.
– Ты чего? – спросила Татьяна и опустила глаза в чашку.
– А? Да так. Вспомнилось.
– Ну ладно. Спасибо за вкусный завтрак. Поехали на Береговую.
Татьяна встала и начала мыть посуду, отвернувшись от Виталия.
«Еще не хватало совместных воспоминаний!» – думала она, спиной чувствуя взгляд Виталия.
На кухню заглянул Павел Федорович:
– Ну, ребята, поехали, что ли?
– Едем, батя, – крякнул Виталий и резко встал, с силой отодвинув табурет, так что зазвенела посуда на столе.
«Нексия» мягко остановилась возле знакомых ворот. Павел Федорович первым вошел в калитку, за ним следом шли Татьяна и Виталий. Старик остановился посреди двора, осмотрелся, покачал головой:
– В упадок хозяйство приходит. Глянь, Виталий, навес-то скоро обвалится.
– Да нет, батя, постоит еще годиков пять.
– А я говорю, что обвалится. Вишь, столбы гнилью пошли? Надо бы дополнительные опоры сделать. Понял?
– Понял. Ладно, сделаем с Александром. На октябрьские как раз и сделаем.
– А чего тянуть до осени-то? Соберитесь в следующие выходные да поправьте навес. Чего вам сделается? Молодые, чай, не то что я. Да я, может, на что сгожусь. Помогу вам.
– Ладно, батя. Сделаем, – твердо пообещал Виталий.
В доме почти ничего не изменилось. Вся старая мебель осталась на месте. Удивительно, но в нежилом доме царили порядок и уют.
– Оксанка сюда ходит, порядок поддерживает, – словно прочитал Татьянины мысли дядя Паша.
Он медленно обошел все комнаты и кухню, вышел в сени, заглянул в чулан, затем полез по лестнице на чердак – проверить надежность стропил. Виталий, зная, что отговаривать его бесполезно, тоже забрался на чердак.
Татьяна, оставшись одна, зашла в бабушкину комнатку, где двадцать лет назад ей застелили чистыми простынями железную кровать и они с бабушкой по вечерам вели долгие разговоры о жизни, женской доле и любви. Бабушка Анна по-настоящему любила своего Федора, а когда вспоминала его, уже покинувшего этот мир, то голос ее становился мягким, ласковым и печальным.
Татьяна села на «свою» кровать, заправленную стеганым одеялом, и услышала за спиной какой-то шорох и легкий стук. Что-то провалилось между кроватью и стеной и упало на пол. Татьяна встала на колени, наклонилась и увидела под кроватью картонку. Она вытащила ее, перевернула и ахнула. На картонке был масляный портрет девушки с русой косой, перекинутой через плечо на грудь. Где-то она видела эту девушку? Татьяна задумчиво смотрела на портрет и вдруг вспомнила: «Учительница! Точно, она! В автобусе ехали вместе. Странно. Откуда это здесь?»
– Татьяна! – услышала она голос Виталия. Татьяна положила портрет на кровать и вышла в сени. Мужчины уже слезли с чердака и ждали ее, чтобы пойти в сад.
– Ты, наверное, помнишь, Таня, наши яблоки? Сладкие, сочные. Ни у кого таких не было в те годы. А ведь яблони до сих пор родят. Мешками собираем с середины августа. Половину, конечно, Надежда продает, в свою же столовую сдает по пятьдесят копеек за кило. А остальные всю зиму едим – и сырыми, и компоты, варенья наварим.
Они прошлись по саду, осиротевшему, наполовину одичавшему, заросшему травой и сорняком. Уставшие, сели на лавочку у ворот.
– Ну что будем делать, с домом-то? – спросил Павел Федорович, особо и не надеясь на толковый ответ.
– Пусть пока стоит в таком виде, – отмахнулся Виталий.
– И я так думаю, – поддакнула Татьяна. – Потом, может, и пригодится кому-нибудь.
– Ладно, пусть стоит, – подытожил старик и первым пошел к машине.
Вечером жарили во дворе шашлыки, пили грузинское вино, смеялись, вспоминали былое. Павел Федорович, в отличие от остальных выпивший своей наливки, разошелся, раззадорился, по-молодому жестикулируя, рассказывал о временах хрущевской «оттепели», самых лучших, по его мнению, временах. Да и неудивительно, тогда ему, молодому бригадиру, в числе других руководителей предоставили право едва ли не самому решать, чем засевать огромные площади колхозных угодий. Закупочные цены на овощи и зерновые были повышены чуть ли не вдвое, а налоги и другие долги государство списало. Впервые колхозники вздохнули полной грудью. Впереди забрезжили новые горизонты. Пусть ненадолго хватило такой демократии на селе – вскоре высшее руководство вновь закрутило гайки, – но весенний ветер перемен окрылял, вселял надежду на лучшую жизнь. Татьяна, внимательно слушавшая старика, понимала, что эти воспоминания прежде всего ностальгия по ушедшей молодости, счастливым временам любви, семейного лада, больших дел и ощущения своей значимости не только в семье, но и в обществе. Она с грустью подумала о себе, что в старости ее не согреют даже воспоминания.
Надежда перебила свекра громким призывом «что-нибудь спеть» и тут же затянула «Напилася я пьяна». Ее никто не поддержал, но она упрямо допела песню, а потом потащила Виталия танцевать.
Коля, пришедший на семейную вечеринку со своей девушкой по имени Анжела, посмеивался, глядя на то, как родители неуклюже топчутся в ритме танго. Он переключил магнитофон на современную «попсовую мелодию», и молодая пара затряслась уже в своем ритме.
На розовой дорожке появилась еще одна пара. Впереди шла та самая девушка с косой, которую Татьяна восприняла уже как старую знакомую. За ней шел коренастый увалень с мощными бицепсами под серой футболкой.
– О! Дочь с зятем пожаловали! Наконец-то! – закричала Надежда.
– Здравствуйте, – сдержанно поздоровалась обладательница роскошной косы.
– Знакомься, Татьяна, это моя дочь Оксана, а это ейный муженек Александр, – жеманничала Надежда.
Слово «ейный» о многом сказало. Татьяна вздохнула с сожалением: видно, не принято в их семье уважительно относиться к мужчинам. Так уж поставила себя невестка дяди Паши. Все сели за стол. Надежда подала каждому по шампуру с новой порцией шашлыков. Выпили за знакомство, потом за род Кармашевых… Виталий вдруг врубил магнитофон на полную мощность и пригласил на танец Татьяну. Отказываться было неудобно, и ей пришлось пойти на середину двора, где уже танцевали Коля с Анжелой. Звучал старый хит Добрынина «Не сыпь мне соль на рану». Это была песня их поколения, но не с Виталием пришлось разделить Татьяне ее надрыв и тоску, а с Семеновым. Ох, Семенов, Семенов! Вот уж воистину – соль на рану! Она танцевала в объятиях Виталия, но невольно думала о Семенове. Неужели он не вспоминает о ней? Ведь столько было хорошего в их отношениях! Да, любовь была «незаконной», ворованной, но она была! В этом Татьяна не сомневалась. Она помнила его ласки и слова, искренние, щемящие, как будто он все время жалел ее, понимая, что большего, чем эта тайная связь, предложить не может.
