— Я что-то не так сказала?
— Мне пора браться за работу.
Джон решительно направился на веранду. Мэриголд последовала за ним, и он почувствовал тот же слабый летучий аромат. Почему этот запах так действует на него? И вообще, какого дьявола она стоит так близко? Он не мог взять в толк, почему ее присутствие заставляет его вспоминать неудавшуюся женитьбу, ведь он считал, что эти воспоминания давным-давно похоронены. Джон хотел было обернуться и сказать, чтобы она оставила его в покое, но вместо этого сунул ноги в ботинки, нахлобучил кепку и, не завязав шнурки, затопал к двери.
— Подождите.
Тихий женственный голос пронзил его, еще больше разбередив глубокие раны, которые, как ему казалось, он залечил, и вытащив на свет все старые обиды.
— Что? — рявкнул он.
— Я хочу пойти с вами. Куры… Бабушка говорит, что они тоже моя обязанность… надо, чтобы вы показали мне, где лежит корм.
— Сегодня я сам покормлю их и дам воды. — Он развернулся, чтобы уйти.
— Пожалуйста, разрешите мне. Я хочу.
— Даю вам пять минут, — процедил Джон, и дверь за ним с грохотом захлопнулась.
В амбаре Мэриголд смотрела, как он наполняет ведро куриным кормом. Мягкий человек, с которым она пила кофе, исчез, снова превратившись в брюзгу. Странно, что заставило его так перемениться?
— Насыпайте им ведро раз в день, — пробормотал Джон. — И наливайте свежей воды.
Не глядя, идет ли за ним Мэриголд, он вышел и направился в курятник.
Девушка пожала плечами и с трудом зашлепала следом: ей пришлось надеть резиновые сапоги Джона, которые были слишком для нее велики. Июльское утро выдалось тихим, но прохладным, и Мэриголд поежилась в своем легком свитерке. Почему она не взяла куртку? Обхватив себя руками, девушка подняла глаза к небу и сразу забыла о том, что ей холодно. Расцвеченное первыми лучами солнца, небо переливалось всеми оттенками сиреневого и розового.
— Какое прекрасное утро! — с наслаждением вздохнула Мэриголд, оглядываясь вокруг. — Знаете, в деревне, где взгляду не мешают дома, мир кажется гораздо больше. И намного красивее. Вы так не считаете? — Ее взгляд задержался на спине Джона, который не только не обернулся, но даже не ответил на ее замечание.
Наверняка он не всегда такой угрюмый. Мэриголд показала спине язык. Повеселев, она улыбнулась и снова оглядела сельский пейзаж — холмы, покрытые лугами, и пасущийся чуть дальше впереди скот. Мягкий свет превратил утреннюю сцену как бы в иллюстрацию с книжной страницы.
Мэриголд опять глубоко вдохнула свежий деревенский воздух, потом, закинув голову, начала следить за парящим в вышине ястребом и врезалась в крепкую стену мускулистого тела.
— Ой!
Джон остановился, чтобы открыть куриный загон, а она не заметила. Смущенно засмеявшись, она извинилась.
Тут он все же посмотрел на нее, и у Мэриголд засосало под ложечкой. Выражение его лица было непроницаемо, когда он скользнул взглядом по ее мягкому свитеру из белого мохера и черным леггинсам, затем несколько мгновений рассматривал свои сапоги на ее ногах. Встретив его свирепый взгляд, Мэриголд подняла брови в ожидании словесного взрыва. Но не дождалась.
Джон отвернулся и бедром толкнул калитку.
— Закройте за собой, — только и сказал он. Бабушка предупредила ее, что с утра Джон бывает не в духе, но сегодня Мэриголд заметила в нем и кое-что еще. Может, из-за того, что он застал ее за пением и смутился не меньше, чем она. Во всяком случае, за завтраком Джон был застенчив и мягок, и таким он Мэриголд понравился.
Она украдкой рассматривала его. Джон напоминал ей большого игрушечного медведя. По поводу ее стряпни, которая в лучшем случае была так себе, он не сказал ни одного резкого слова, и — подумать только! — никак не прокомментировал ее ужасающее пение. Он даже честно пытался вести беседу, а когда она почувствовала себя с ним почти свободно, вдруг замкнулся.
И ей по-прежнему хотелось выяснить почему. Его грубость нисколько ее не отпугнула, напротив, заинтриговала.
Джон открыл курятник. Выбравшиеся наружу белые обитатели толклись у них под ногами, но Мэриголд снова принялась изучать хозяина. А он довольно симпатичный, жаль только, что ни разу ей не улыбнулся.
Не подозревая о ее мыслях, Джон рассыпал вокруг корм, и она обратила внимание на его руки: сильные, загорелые, покрытые темными волосками. А ладони наверняка мозолистые, подумала Мэриголд, и, возможно, теплые. От этой мысли ее неожиданно бросило в жар.
Он совсем не походил на фермера. Своей мрачной красотой и постоянной тенью щетины на загорелом лице он скорее напоминал неотразимого пирата, бороздившего океан.
Мэриголд подавила нервный смешок: у нее явно разыгралось воображение. Но кем бы он ни был, эти бархатные карие глаза могли укротить любую женщину, если бы он захотел. И даже если бы не хотел.
— Вопросов нет? — Он поднял глаза и увидел, что она его рассматривает.
— Э… нет.
Он не отвел взгляд, на мгновение задержавшись на ее губах, и у Мэриголд на секунду замерло сердце.
Господи, пульс бешеный, в желудке спазм. Ей, в конце концов, может понравиться, как он скользит по ней взглядом — смущенно, но жадно. Впрочем, у нее такое ощущение, что Джон Гудинг не из тех, с кем можно завести легкомысленный роман. Судя по рассказам бабушки и ее собственным наблюдениям, он приверженец традиций.
И в его жизни была женщина. Жена, Фрэнсис. Что же у них случитесь, почему она бросила Джона? Он все еще любит ее? Может, он поехал за ней, а она его отвергла? Но что бы там ни произошло, наверняка это было трагично. По ее мнению, Джон был не из тех мужчин, кто отпустит женщину, которая для него что-то значит. Если он хочет женщину, то хочет ее тело и душу. Без остатка. И не надолго, а навсегда.
Мэриголд начала было размышлять о том, каково это, когда тебя вот так хотят, но тут же выкинула никчемную мысль из головы. Она здесь для того, чтобы помочь подруге своей абуэлиты, а не затем, чтобы влюбляться. Решительно напомнив себе, что она все равно через несколько недель уедет в город, Мэриголд отвернулась от горячего взгляда Джона.
Вернувшись после уборки сена, он поставил грузовик перед домом, выключил мотор и несколько минут слушал радио, пока не осознал, что оттягивает встречу с Мэриголд. С ее стряпней, быстро поправил себя Джон.
Он так замотался, что пропустил ленч, и теперь, проработав в поле весь день, был настолько голоден, что даже при мысли о еде, приготовленной Мэриголд, ощутил, как его рот наполнился слюной. Джон пригладил ладонью волосы и надел кепку.
Ступеньки, ведущие к двери старого дома, показались ему круче обычного, но ведь и день был не из легких. Дважды ломался пресс-подборщик, жара, влажность. Бесконечный день.
Когда Джон вошел в дом, от запахов еды у него журчало в животе. Появилась надежда. Чем так вкусно пахнет? Сегодня его не выведет из равновесия даже смущающее присутствие Мэриголд. Он слишком устал. И проголодался.
