Он предложил ей руку и предупредил:
— В соборе очень прохладно, и нет нужды надевать эти темные очки — не люблю их на привлекательных молодых девушках, они воздвигают ненужный барьер и не позволяют следить за меняющимся выражением глаз.
Впоследствии день этот вспоминался как весьма удачный — такого у Кэтлин никогда в жизни не было. Масса удовольствий и тепла, роскоши и веселья, время текло незаметно. Вместо одиноких прогулок, она общалась с человеком, знавшим все о фантастическом городе Венеции. Он обращал ее внимание на вещи, которые она могла бы упустить из виду. Это был совершенно восхитительный день.
Для начала знакомство с кафедральным собором — она готова была пробыть там очень долго, плененная таинственной атмосферой, но Эдуард объявил, что они вернутся туда при случае; он не считал собор восьмым чудом света. Многие его сокровища были вывезены из разграбленных столиц, например из Константинополя, и казались диссонирующими. Он спросил, видела ли она парижский Нотр-Дам, и, получив отрицательный ответ, покачал головой, словно осуждая пробелы ее образования.
— Когда-нибудь, — настаивал он, — вам следует посмотреть на него! Нельзя прожить жизнь, не увидев Нотр-Дам.
Завтрак протекал беззаботно и долго, гораздо дольше обычных завтраков Кэтлин, и под влиянием замечательной пищи и хорошего вина — хотя она, как обычно, лишь пригубила — девушка рассказала о своей прошлой жизни и окружении, приоткрыв некоторые секреты, заставив его кое над чем посмеяться, а порой и призадуматься. Например, когда он узнал, что из двух дочерей мать обожала Арлетт, он нахмурился и не удивился, выслушав ее разъяснение, что Арлетт стала носить фамилию Браун после того, как мать вышла замуж снова, неудовлетворенная первым браком и воспринявшая с чувством облегчения столь восхитившие ее душевные качества простого священника Брауна. Но у Брауна не было денег, и миссис Браун, казалось, не могла ему этого простить. Кэтлин, обожавшая своего отца, воспринимала это с горечью.
Но когда она заявила, что Арлетт нужно простить некоторые ее отрицательные качества, которые та, несомненно, унаследовала от отца, за ее красоту, она ведь, настаивала Кэтлин, была и в самом деле красива, он посмотрел на нее с искренним удивлением.
— Но, дорогая Кэтлин, — заметил он (к тому времени они уже звали друг друга по имени), — ваша сестра не красивее вас, а будучи художником, я бы сказал, что ваши черты более выразительны. — Он заглянул ей прямо в глаза. — Временами вы просто бесподобны с этой кожей, как лепестки роз, и золотистыми ресницами, которые вы чуть-чуть подцвечиваете тушью. У Арлетт же почти всегда было слишком много косметики плюс несколько завышенная потребность производить впечатление на других. Разумеется, она тоже могла смотреться очаровательно, но была подвержена переменам настроения.
— Может, она была несчастлива? — спросила Кэтлин, всегда готовая обсуждать проблемы сестры.
— Возможно, — пожал он плечами, — но ведь все бывают несчастливы?
— Может… Как вы думаете, была у них любовь с Паоло ди Рини?..
Лицо его приняло вдруг непроницаемое выражение.
— Паоло — очаровательный молодой человек, и женские сердца трепещут при его появлении, но определенно сказать затрудняюсь. Весьма вероятно, что она была им увлечена, тем более что виделась с ним часто, живя в палаццо. Если же она влюбилась и получала от него серьезные авансы, то старая графиня виновата, что не предостерегла ее. Когда он женится, то женится ради денег — семейство ди Рини в трудном финансовом положении, а вовсе не потому, что хорошенькая англичаночка временно вскружит ему голову.
— Да, я понимаю.
— И коли уж мы коснулись Паоло, не думаю, что действительно есть необходимость настраивать вас против него, но… — Он мгновение поколебался, но все же решился продолжить: — Вы при нем сделали некое признание, это было несколько несвоевременно, но, может быть, послужит нам на пользу. Вы сказали, что недавно получили порядочное наследство, и, когда Бьянка стала настаивать, чтобы вы остались у них, мне тут же стало ясно, что она задумала. Хорошенькая англичаночка без денег — совсем не то же самое, что такая же англичаночка, но обеспеченная или даже более того.
Она уже готова была признаться в объеме своей «обеспеченности», но он внезапно воздел руки:
— Нет, нет, я не желаю ничего знать! Это не мое дело! Но будьте осторожны, общаясь с ди Рини, и сколько бы Бьянка ни настаивала на своем приглашении к ним — а она будет настаивать! — вас это не должно соблазнить. Ни на миг. Будьте тверды и отвечайте, что предпочитаете комфортабельный отель.
— О, разумеется! — искренне уверила его Кэтлин. Но ей как-то не очень верилось, что Паоло перенесет свое внимание с сестры на нее ради денег. И в глубине души не могла сдержать смеха при мысли о том, как изменится его лицо, когда она обведет его вокруг пальца и потом — когда уже будет поздно! — откроет правду.
— Не хотелось бы тратить время на обсуждения их персон, — несколько нетерпеливо заметил Эдуард, когда она попыталась вернуться к этой теме. — У меня нет сомнений, что Арлетт где-нибудь в полной безопасности и вновь объявится, попытавшись получить свою долю вашего наследства, — добавил он суховато.
А Кэтлин подумала, что это будет одна из причин, по которой та раскроет свое местопребывание. Арлетт имела слабость ко всякой роскоши, она даже непроизвольно потирала руки, когда узнавала, что кто-то близкий отложил денежки про запас. Причем далее, как правило, следовало: ой, одолжи мне, я верну! И никогда не возвращала — даже миссис Браун вынуждена была признать, что Арлетт поступает непорядочно. И при этом никаких эмоций — взять и не отдать. Вот почему Кэтлин серьезно сомневалась, социальный ли статус Паоло ди Рини увлек Арлетт или же он сам.
Дабы поскорее расстаться с этой темой, Эдуард решительно поднялся из-за столика, и, поскольку завтрак был закончен, они вышли из тени в сияющий, залитый солнцем мир.
После полудня они исследовали лагуну в чрезвычайно удобной моторке Эдуарда. Посетили живописный остров Мурано, в миле к северу, где Кэтлин увидала церковь семнадцатого века, которую Эдуард ценил больше, чем собор Святого Марка; и еще более романтический остров Торчелло с замечательным собором, украшенным великолепной византийской мозаикой. Видно, древние венецианцы любили церкви; после их посещения для Кэтлин некоторым отдохновением явился Лидо со своими знаменитыми пляжами. Эдуард сказал, что позвонит ей рано утром, если она не возражает, с тем чтобы покупаться и позагорать перед обедом. А потом отвезет ее в Чиоджу, старинный живописный порт, где он много занимался живописью, — идеальное местечко, чтобы провести праздный послеполуденный досуг…
Кэтлин, уже подзагоревшая и радостная после дня, проведенного в его обществе, сказала, что, вероятно, не сможет отнимать у него столько времени. Он лишь улыбнулся в ответ, пожал ей руку (как красивы его длинные пальцы художника), заверив торжественно, что при желании он охотно идет на жертвы в отношении времени.
Перед тем как вернуться в отель, они выпили по коктейлю в том же самом кафе на площади Святого Марка, и Эдуард настоял, чтобы они поужинали вместе.
