Предполагалось, что ее будут встречать, но никто не искал прилетевшую англичанку, не назвал ее имени по радио, и вообще не было никаких признаков, что кто-то о ней позаботится. Минуло пятнадцать минут, и почти все, кто прилетел вместе с ней из Лондона, растворились в таинственном мире, лежащем за дверями аэропорта. Кого-то встретили родственники или друзья и унесли вдаль на лоснящихся итальянских машинах, другие уехали на автобусах или на такси, никто не был забыт, кроме Канди. Она даже видела, как итальянская девушка встретилась с мужчиной, о котором, очевидно, думала весь путь из Лондона, пронаблюдала, как они влюбленно смотрели друг на друга, но когда холодная волна страдания уже готова была ее сломить, Канди вдруг вспомнила, где она, что делает, и забота о теперешнем ее положении тут же вытеснила мысли о Джоне.
Она порылась в сумочке в поисках листочка с адресом того места, которое должно было стать ее домом на следующие несколько месяцев. Монастырь Святых Ангелов, Виа Санта-Кристина, Рим. Если ее не встретили — а в этом уже не было никаких сомнений, — ей лучше взять такси.
Канди двинулась к выходу, изо всех сил стараясь не выглядеть слишком отягощенной тремя небольшими чемоданами, с которыми она пыталась справиться без посторонней помощи, и вскоре сумела привлечь внимание таксиста. Она показала ему адрес монастыря, он кивнул и сразу же забрал у нее чемоданы.
— Si, signorina[3]. Залезайте и не беспокойтесь.
Со вздохом облегчения Канди повиновалась и села на заднее сиденье такси. Когда огни аэропорта остались позади и машина влилась в поток транспорта, направлявшегося в Рим, она наконец полностью осознала, что находится в Италии.
Вскоре они оказались в центре Рима. Канди увидела большие здания, выглядевшие как дворцы, великолепные сводчатые арки и призрачные руины, знакомые ей по фотографиям. Со всех сторон яркий белый свет уличных фонарей выхватывал рельефные изображения священников и апостолов, поэтов и императоров, святых и принцев, имена которых крепко переплелись с жизнью и дыханием Рима, их статуи во весь рост красовались на прекрасных площадях, где играли фонтаны и припозднившиеся торговки цветами соблазняли прохожих своим товаром.
Размеры, красота и пышность всего вокруг потрясли Канди. Она почувствовала себя утомленной и немного потерянной и, вопреки захватывающим дух чудесам за окнами такси, знала, что вздохнет с облегчением только тогда, когда цель ее путешествия будет, наконец, достигнута. Утром Рим по-прежнему будет здесь, и, возможно, у нее появится желание осмотреть его… вероятно, тогда он не будет выглядеть таким пугающим…
Все заботы о ее пребывании в Риме взял на себя один из помощников синьора Маруги, и было решено, что на первое время пристанищем ей послужит гостевой дом Бенедиктинского монастыря, находившийся, как она поняла, неподалеку от прекрасного собора Святого Петра. Прежде Канди никогда не останавливалась в монастырях, и эта идея показалась ей странной, когда упомянулась впервые, но теперь ей пришло в голову, что среди такого моря звуков, суеты и смятения противоречивых впечатлений спокойствие обители станет для нее очень приятным убежищем.
Канди была так очарована и поглощена видами и звуками улиц, что, пока таксист не вышел и не открыл ей дверцу машины, не сразу поняла, что они приехали. И только тогда увидела, что они остановились в тени очень старой стены. В стене находилась красивая железная дверь, обитая крупными гвоздями, а над ней качался старинный фонарь, льющий свет на мерцающую на ней небольшую латунную табличку.
— Монастырь Святых Ангелов, — объявил таксист, старательно выговаривая английские слова, и выгрузил из багажника чемоданы девушки.
Подхватив все три одной рукой, он дернул цепочку звонка, висевшего рядом с крепкой старой дверью. И тут же в крошечном окошке рядом с дверным проемом загорелся свет, из окошка выглянула монахиня.
— Сестры хотят узнать, кто вы, — перевел таксист Канди. — Это их обычай. Он очень старый. Они не могут открыть дверь, пока не узнают, кто вы.
Он наклонился к красивой решетке изящной работы, защищающей окошко, и что-то быстро сказал по-итальянски. Через тонкие, богато украшенные перекладины решетки монахиня внимательно оглядела англичанку.
— Вы говорите, синьорина, что вас ожидают? — Ее голос был тихим и мягким, а английский очень хорошим.
— Да. — Канди подошла ближе к крошечному отверстию, чувствуя, будто она вступила в Средние века. — Я так думаю. Синьор Маруга должен был обо всем договориться.
— Синьор Маруга? — Слабая морщинка пролегла между бровями монахини. Затем она улыбнулась. — Подождите, я вас сейчас впущу. Потом вы нам все объясните.
Она исчезла, и Канди, тяжело сглотнув, посмотрела на терпеливого таксиста. Через пару минут дверь перед ними распахнулась, и на пороге появилась другая монахиня. Она кивнула, улыбнулась и велела таксисту оставить чемоданы за дверью. Затем сделала Канди знак войти. Девушка расплатилась с водителем, и тот по-отечески лучезарно ей улыбнулся.
— Теперь с вами все будет в порядке, — сказал он ей. — С сестрами вы в полной безопасности.
Канди переступила стертый порог монастыря и, когда дверь за ее спиной закрылась, неуверенно взглянула на фигуру, одетую в белый балахон.
— Все в порядке? — спросила она с легким беспокойством. — Я смогу здесь остаться?
Сестра улыбнулась со спокойствием человека, для которого нет неразрешимых проблем.
— Я уверена, что вы сможете остаться, синьорина. Следуйте за мной.
Они оказались в небольшом монастырском дворике, где три тусклых фонаря освещали ажурный свод эпохи Возрождения и в тиши вечера тихо журчал небольшой фонтан. У дальней стены двора монахиня постучала в дверь, повернула ручку и жестом пригласила девушку пройти впереди нее.
Канди оказалась в небольшой аккуратной комнате с белыми стенами, очень просто и скупо обставленной, стены стояли черный дубовый книжный шкаф, заполненный книгами, и скамеечка для молитвы с простым распятием над ней. Посреди комнаты под центральным светильником за большим опрятным сосновым столом лицом к лицу сидели две женщины: одна монахиня в безукоризненно белом одеянии, другая — стройная черноволосая девушка в модном современном платье.
Монахиня, сопровождавшая Канди, тихо что-то сказала, и ее подруга за столом, подняв глаза, улыбнулась.
— Добрый вечер, синьорина. Вы Кандида Уэллс?
— Да.
Рот монахини скривился в сдержанной улыбке, и она взглянула на молодую женщину, сидящую напротив.
— Какое совпадение! — заметила она на английском. — Но думаю, здесь, должно быть, ошибка. Мы ждали вас только завтра утром, синьорина Уэллс. — И она вновь посмотрела на свою собеседницу из внешнего мира, которая встала и с интересом принялась изучать Канди.
— Да, сестра, думаю, это так. Тут, видимо, моя вина.
Голос молодой женщины был таким же тихим и мягким, как и у монахинь, и такой же отрешенный от суматохи внешнего мира вид. Но когда она повернулась, Канди поняла, что итальянка не так молода, как ей показалось вначале. Ей было уже около тридцати. Она развела руками и виновато улыбнулась:
