– Бланш совершенно забыла, как должна вести себя настоящая леди, – поддакнула в этот момент Сьюзан Хендрик. – Одного взгляда на ее руки достаточно! А одежда?! Бланш одевается словно поденщица в каком-нибудь богатом доме.
Гнев Бланш мгновенно улетучился. Она уставилась на свои грубые покрасневшие от работы руки и, вспыхнув от стыда, торопливо спрятала их под передник. Слова Сьюзан глубоко задели ее гордость. Ведь у нее действительно не осталось хорошей одежды: Бланш давно продала все более или менее приличное. К тому же у нее просто не было времени, чтобы делать себе замысловатые прически или украшать свою одежду вышивкой.
Она оставила надежду когда-нибудь выйти замуж. Ей уже, наверняка, никогда не испытать волнения невесты, готовящейся к свадьбе. Судя по всему, судьба уготовила Бланш совершенно иную, одинокую жизнь, наполненную лишь чувством долга. Бедный ее отец, бедная она сама!
Но жалость к самой себе тут же уступила место новому приступу гнева. Она, внучка Арчибальда Пристли, не должна терпеть унижения и оскорбления, тем более в своем собственном магазине, тем более от этих сплетниц, выслуживающихся перед оккупантами!
– Леди, вы желаете что-нибудь купить? – с вызовом спросила она, появляясь перед двумя сплетницами.
Уперев руки в бока, Бланш скользнула взглядом по Сьюзан Хендрик, затем уставилась прямо в лицо Майлы Рэнгл, ощупывающей белый муслин с высокомерием и, как показалось Бланш, с некоторой долей брезгливости. Оставив в покое материю, рука Майлы судорожно вцепилась в большую все еще пустую хозяйственную корзинку.
– Пожалуй, у вас не найдется подходящей ткани для подвенечного платья, – произнесла Майла. – Моя Фиби, как вам известно, скоро выходит замуж за лейтенанта Лайнуса Гринвуда… британского гренадера.
– В таком случае передайте ей мои соболезнования. – Бланш нахмурилась, а затем неожиданно для себя выпалила: – Я уверена, вы непременно найдете достаточное количество ярдов нужной вам ткани где-нибудь в другом месте.
Майла сразу стала пунцовой, поскольку ее дочь, Фиби Рэнгл, славилась своими внушительными размерами в ширину. Дверь магазина негодующе захлопнулась, и Бланш снова осталась одна. В ушах у нее все еще звучали обрывки случайно услышанного разговора: «…засиделась в девках… ее вина… совершенно забыла, как себя вести».
Господи, что это с ней? Почему она приняла эти слова так близко к сердцу? Бланш всегда удавалось держать себя в руках. Нет, нельзя давать волю чувствам! У нее всегда это получалось, получится и на этот раз.
К полудню Бланш удалось продать несколько фарфоровых чашек, какую-то хозяйственную мелочь и несколько ярдов шелка. Она поручила клерку купить немного продуктов и отнести их в дом Пристли. Майкл Фолджер с радостью согласился: все равно у него на данный момент не было никакой работы, а слоняться без дела и получать за это жалованье, было не в его духе.
Когда Фолждер ушел, Бланш подосадовала на себя, что не дала ему немного денег, с тем чтобы он купил для нее какой-нибудь еды. Пустой желудок настойчиво требовал к себе внимания. С каким удовольствием она бы сейчас выпила желудевый кофе, который готовит миссис Адамс. И как ей не пришло в голову захватить с собой пару лепешек?
Девушка осталась совершенно одна. Продавщица Дора на работу сегодня не вышла; правда, прибегал ее младший братишка и сказал, что Дора заболела. Значит, увольняться она пока не собирается, хотя бы это хорошо.
Во время обеденного перерыва Бланш решила вздремнуть немного в кабинете отца, впрочем, фактически это был ее рабочий кабинет. Громоздкую конторскую мебель Бланш недолюбливала. Секретер и шкафы с выдвижными ящиками, набитыми бумагой и документами, напоминали ей о пресловутом чувстве долга, которое на протяжении стольких лет внушала ей Мариса.
На стене, возле двери, висел документ, выданный деду Бланш и подтверждающий его право основать собственную торговую компанию. Этот документ был вставлен в рамочку и успел изрядно пожелтеть от времени. Посреди комнаты стоял добротный стол орехового дерева, который видел лучшие времена и был свидетелем процветания дома Пристли.
Устало опустившись в старое кожаное кресло, Бланш потерла закрытые веки, стараясь избавиться от навязчивых колонок цифр, то и дело возникающих у нее перед глазами. Бланш размяла онемевшие плечи. Господи, сколько всего еще нужно сделать! Но сейчас ей больше всего на свете хотелось горячей еды и благословенной тишины. Цифры, мелькавшие у нее перед глазами, постепенно исчезли, зато вместо них стали возникать картинки аппетитных дымящихся блюд. Бланш отдала бы сейчас все, что угодно, за бифштекс или горячий пирог с мясом, или ломоть яблочного пирога, не говоря уже о ее любимом десерте с миндалем! В конце концов, девушку сморил сон, и она уснула прямо в кресле, в котором сиживал еще ее дедушка.
Но вскоре что-то растревожило сон Бланш, что-то не очень приятное. Запах чеснока. Этот неприятный запах, смешанный с «ароматом» эля, вызывал в ее мозгу только одну ассоциацию. Нет, только не это! На сегодняшний день с нее хватит приключений: сначала выходка отца, потом известие о нападении на фургон, а теперь еще этот отвратительный запах Генри Торна.
Окончательно проснувшись, Бланш увидела прямо перед собой круглое красное лицо с лоснящимся подбородком и мясистым носом. Опираясь толстыми руками о подлокотники кресла, над ней склонился Генри Торн. Его крепкие обтянутые бархатом ноги прижимались к ее коленям, лицо кривилось в плотоядной ухмылке.
– Спишь за штурвалом, Бланш Пристли? Так ты вряд ли ты продашь много товара. Женщины только одной профессии могут зарабатывать, когда они спят.
Генри засмеялся, пахнув на Бланш очередной порцией чесночного смрада. Сморщив носик, Бланш помахала перед собой рукой, отгоняя пары тяжелого дыхания.
– Тебе бы тоже не мешало прилечь после обеда.
– Только с тобой, моя лапочка. – Генри Торн опустил свою лапу на колено Бланш.
– Дай мне встать! – потребовала она. – И немедленно убери от меня свои лапы!
Генри, не переставая похотливо улыбаться, выпрямился и отступил назад ровно на столько, чтобы позволить Бланш подняться с кресла. Не успела она это сделать, как Торн схватил ее, словно в тиски, и, не давая опомниться, прильнул толстыми влажными губами к ее нежному рту.
Бланш отчаянно пыталась вырваться. Она сжала кулаки и принялась молотить по толстому телу Генри Торна. Наконец ей удалось освободиться и глотнуть немного воздуха.
– Пошел вон, негодяй! Убирайся!
Но Торн не обратил на слова Бланш никакого внимания. Он снова схватил девушку за талию и впился губами в ее шею.
– Как ты смеешь, немедленно отпусти меня…
Бланш с силой оттолкнула мужчину от себя и пятилась назад до тех пор, пока не оказалась прижатой спиной к стене между шкафом и секретером.
Торн лишь похотливо хохотнул и, желая подчеркнуть, насколько смехотворны эти усилия, буквально пригвоздил Бланш к стене. С виду Генри Торн казался несколько рыхлым, но под мясистой оболочкой этого наглеца скрывалась недюжинная сила. Несколько раз он уже предпринимал попытки «познакомиться поближе», однако Бланш давала ему резкий отпор, чем, похоже, только веселила толстяка. Оставалось надеяться, что и эта стычка закончится для него еще одним разочарованием.
