Дом, в который отвел ее Нейт Уайлд, имел вход с другого двора. Тяжелая дверь была приоткрыта, изнутри на ней торчали железные засовы. Внутри в крепких деревянных ларях, похожих на корыта для замешивания теста, лежали груды безделушек; в одном ларе были кольца, в другом — брошки, в третьем — серебряные часы, в четвертом — табакерки. На стене размещались скрипки и смычки, а по длинному узкому столу маршировала огромная армия шахматных фигур. Елену охватила необъяснимая грусть. Все эти вещи, сваленные с полным пренебрежением, говорили о чьих-то утратах, радостях, о памятных подарках, и все это было отдано за наличные.
Владелец был совершенно не похож на мистера Уимза. Он был высок и худощав, его бархатный сюртук был заплатан и поношен, нос острый, глаза с тяжелыми веками. Он склонился над толстой книгой, держа в руке перо.
— Не говори мне, что ты принес заклад, юный Уайлд, — сказал он, записывая что-то в книгу.
— Я-то нет, мистер Драй. А вот этот мой друг — да.
Драй отложил перо и устремил взгляд своих полуприкрытых веками глаз на Елену:
— Покажите товар.
Елена достала подсвечники. Они затмили своим блеском все, что было в лавке.
— Какое имя мне записать?
— Трои.
Он записал это в книгу.
— Ваша личная собственность, разумеется?
— Наследство от бабушки, сэр.
Она видела, что Драй поверил ей не больше, чем Уимз, но его вежливый взгляд не дрогнул.
— А ваш адрес?
— Он со мной, — сказал Уайлд. — Вы просто запишите, что из школы Бредселла.
И Драй снова что-то записал в книге.
— Четыре шиллинга.
— Восемь, — возразил Уайлд.
Драй выгнул черную бровь высокой дугой, точно кошка — спину.
— Ну, тогда, скажем, шесть — ради нового клиента?
Елена кивнула. Драй внес в книгу поправку.
Они с Уайлдом снова вышли на улицу.
— У тебя есть где жить?
— Есть. — Это была не совсем ложь. В той, другой, жизни у нее было где жить. — Завтра с утра я начинаю заниматься доставкой товаров. Мне нужно только сегодня где-нибудь переночевать.
— Ночуй в школе, с нами. Там твои монеты никто не уведет.
Елена задумалась. Она удалилась не более чем на две мили от своей цели, но у нее болели ноги. Ее спутник шагал беспечной походкой, как будто их недавний побег совсем не утомил его. Елена чувствовала, что слишком большие сапоги натерли ей ноги, несмотря на три пары чулок.
— А хочешь кокса[5]? — предложил ее спутник.
— Кокса? — переспросила она.
Нейт Уайлд остановился, подбоченился и окинул ее взглядом.
— Слушай, Трои, самому тебе не управиться. Ты не знаешь, где отсидеться. Ты не сумеешь убежать, даже если от этого будет зависеть твоя жизнь. Какой-то пьяный цирюльник остриг тебе волосы. Ты зеленее, чем трава, так что лучше держись меня.
Елена хотела возразить, но замолчала и рассмеялась. Он предлагает ей роль, согласиться на которую будет полезно.
— Волосы мне остригла моя слепая бабушка.
Уайлд одобрительно ухмыльнулся:
— Вот оно что! Слепая, значит? Вот почему она не заметила, как ты утек с ее подсвечниками.
Уилл ушел с Халф-Мун-стрит вскоре после двух, тело затекло и ныло от холода. Почти весь день либо он, либо Хардинг следили за домом с тыла. Елена переоделась так, что у нее был не слишком большой выбор личин, под которыми можно было проникнуть в хорошо охраняемое заведение Марча. Уилл знал, что он сделал бы на ее месте — выдал бы себя за разносчика товаров и для будущего визита оставил бы какое-нибудь окно приоткрытым.
Он насчитал шесть разносчиков, вошедших в дом. Для гостей было припасено вдоволь вина, угля, эля и устриц, все это доставили постоянные торговцы, среди них не было никаких новичков. Никто не оставил окно приоткрытым, и весь вечер здоровяк у задней двери стоял не двигаясь. Только пар, поднимавшийся в холодном воздухе, говорил о том, что здоровяк дышит. Если бы преисподняя могла замерзнуть, она бы уже замерзла.
Когда его сменил другой, Уилл подошел, чтобы поболтать. Парень был не слишком словоохотлив, но согласился побеседовать, когда ему к горлу приставили нож. Из его рассказа стало ясно, что Елена сюда не возвращалась. Ночь в заведении прошла как обычно.
Где же она?
Уилл отмахнулся от этого вопроса. У нее может быть сообщник. У нее может быть квартира. Если у нее есть хотя бы унция здравого смысла, она вернулась домой. Но его чутье и два пропавших подсвечника говорили о том, что Елена действует в одиночку. А груда погубленных волос свидетельствовала, что она не собирается отступать. Чтобы ни заставило ее рискнуть и проникнуть в маленький дворец отвратительных удовольствий, она намерена проделать это снова, несмотря на губительные результаты первого посещения. Так почему же она этого не сделала?
Это не его дело. Конечно, никто не обязан спасать женщину больше одного раза. После этого она должна действовать достаточно разумно, чтобы избежать насилия. Он свое дело сделал. Она сумела сбежать от него и знает, что Лири — настоящий негодяй. Уилл пойдет домой и с чистой совестью ляжет спать — он сделал для Елены все, что мог. Мысль о постели, к несчастью, вызвала множество образов. Распущенное воображение уже уложило Елену в кровать, ее созревшее, нетронутое тело выгибалось ему навстречу, и он мог сколько угодно трогать ее великолепные груди.
Его настроение вовсе не улучшилось, когда, проезжая вместе с ним в наемном экипаже по Пиккадилли, Хардинг сказал:
— Уверен, что она оставила след, по которому сможет пройти даже слепой.
Елену разбудил тихий скребущий звук. Лежа в холодной темной комнате, она напрягла слух, чтобы понять, что это за звук и откуда он доносится.
Она вообще не собиралась ложиться спать. Нейт Уайлд свободно расхаживал по улицам, и это создало у нее ошибочное представление о школе. Другие мальчики маршировали, сидели, стояли, ели и ложились спать, следуя указаниям высокого неприветливого человека по имени Коутс, в распоряжении которого был кожаный ремень. Он едва глянул на Елену, но туг же невзлюбил ее.
— Сядешь там, где я велю тебе сесть. Будешь спать там, где я велю тебе спать. Ты будешь мальчиком под номером десять, да, десять.
Она избежала разоблачения, сидя за длинным столом во время ужина, и за молитвами и приготовлениями ко сну, которые последовали за ужином, но она не собиралась представать с кепкой в руке перед пронзительными взглядами учителей в ярком свете дня. Мальчики были маленькие и щуплые, и она еще не усвоила их манеру говорить и держаться. Ее обязательно разоблачат.
Она лежала на последней кровати в ряду, в спальне, находившейся в чердачном помещении. Над спальней нависал крутой скат крыши, на которую вела лестница. Два мансардных окна по обеим концам комнаты пропускали слабый свет.
