— Чего вы боитесь? Меня?
— Конечно! Я же вас не знаю.
— Так давайте познакомимся! У вас есть какие-то более серьезные дела на данный момент? Держу пари, что у вас не назначено никаких встреч — ни с вашей мамой, ни с Жаном-Луи Трентиньяном.
Я невольно улыбнулась. Жюльен тоже — в первый раз с начала разговора, и сейчас, когда он оставил свое нахальство, в нем появилось обаяние.
— Что ж, хорошо, — сказал он, нарочито утрируя свое озабоченное выражение лица, — если вы не хотите ехать в машине, можете идти пешком. А я вас провожу. Вы все равно идете в ту сторону.
— Но вы будете мешать движению.
— Сейчас август, в Париже почти никого нет.
Автомобиль, старый «Альфа-Ромео», медленно двигался рядом со мной вдоль тротуара, урча, словно гигантский кот. Я оглянулась по сторонам. Не смешно ли было следовать за мной в такой заметной машине?
— Вы опоздаете на концерт.
— У меня еще полно времени.
Мы остановились под красным огнем светофора на площади Сен-Мишель, на бульваре Сен-Мишель было одностороннее движение.
— Мне сюда, — сказала я.
— Жаль…
Не отрывая от меня разочарованного взгляда, Жюльен протянул мне руку поверх дверцы машины.
— Прощайте.
Этот жест меня позабавил, и я, в свою очередь, протянула руку в ответ. Вместо того чтобы пожать ее, как я ожидала, он поднес ее к губам и запечатлел легкий поцелуй. До меня донесся аромат его туалетной воды. Внезапно я испытала что-то вроде сожаления.
— Почему вы за мной поехали?
Вопрос для завершения или для начала разговора?
— Потому что вы мне понравились.
После секундного колебания я открыла дверцу и скользнула на переднее сиденье вместо собаки, которая отпрыгнула назад.
Я не была ни девственницей, ни женщиной-вамп. Не отличаясь особой красотой, не была и уродливой. Вставая с постели, я никогда не казалась себе особенно привлекательной — из-за слишком узких глаз и короткого носа мое лицо казалось плоским. Но, когда я наносила немного теней на веки, оно могло привлечь внимание мужчин.
Я была худой. В наши дни худоба — синоним красоты, но, на мой взгляд, фигура у меня была недостаточно женственной: ни роскошной груди, ни соблазнительных изгибов бедер, способных вызвать у мужчин мгновенное неосознанное желание. Отсутствие округлых форм меня расстраивало. Но если я сомневалась в своей внешней привлекательности, то стремилась компенсировать ее недостаток развитием чувственности. Мои чувства были сформированы французскими любовными романами, такими как «Манон Леско» или «Дама с камелиями». Я восхищалась насыщенной страстями жизнью этих героинь и мечтала о том, чтобы моя собственная жизнь была такой же.
Однако в глазах европейцев я неизбежно соответствовала стереотипным представлениям о японской женщине — сдержанной, спокойной, покорной. Этот стереотип внушал мне ужас; я возмущалась обществом, которое предписывало мне такую лицемерную манеру поведения.
Я осознавала, что не все во мне было так просто: я была застенчива и в то же время склонна к авантюрам; скептична, но доверяла интуиции.
Мы ехали быстро, и встречный ветер разгонял жаркую духоту. Я была в легком платье без рукавов с черно-белыми узорами, но мне не было холодно.
Салон машины был пропитан смесью разнообразных запахов: бензина, собачьей шерсти, выхлопных газов, туалетной воды — почти как в моем первом парижском такси. Был ли это запах, присущий всем французским мужчинам? Происходил ли он от их телосложения, более мощного, чем наше? Или причиной была разная структура кожи? Сейчас этот запах привлекал меня как никогда.
Жюльен не слишком много говорил, полностью сосредоточившись на дороге. Я украдкой разглядывала его. У него был четкий профиль, резковатые черты лица, темно-карие глаза. Темные, слегка вьющиеся волосы развевались на ветру. Синяя рубашка-поло от Лакоста поблекла от стирки, джинсы «Левис» выглядели поношенными. Он был молод, хотя и старше меня, наверное, лет тридцати. Я заметила, что Жюльен носит обручальное кольцо.
Он был архитектором — вот почти и все, что я узнала. Но его немногословность меня устраивала. Несмотря на то что я прилагала большие усилия к изучению языка, разговорная речь пока давалась мне с трудом. У парижан ужасающая манера говорить, к тому же они используют выражения, которых не найдешь ни в одном словаре. Я боялась попасть в неловкое положение, постоянно переспрашивая Жюльена: «Простите?» Но если бы я сделала вид, что все понимаю, то это могло оказаться еще хуже.
Нас ожидал неприятный сюрприз. Дверь джаз-клуба оказалась запертой — он был закрыт по случаю межсезонья.
— Вот черт! — пробормотал Жюльен, не скрывая раздражения. — Ну, что ж… ничего не поделаешь.
Я посмотрела по сторонам, но не нашла никакого ориентира, указывающего на то, где мы находимся. Судя по всему, мы были недалеко от центра — поездка длилась меньше пятнадцати минут, — но я ни за что не нашла бы дорогу обратно.
— Вы не голодны? Может быть, пообедаем? — предложил Жюльен.
Наедине с незнакомцем? Сев к нему в машину, я уже подошла вплотную к границам осмотрительности. Обедать вместе с ним было уже чересчур.
— Нет, я не могу.
— Почему? Мне казалось, вы свободны сегодня вечером.
— Это еще не причина соглашаться на все подряд.
— Я вам предлагаю не «все подряд»! Я собираюсь отвезти вас в одно из лучших заведений в Париже. Если вам там не понравится — ну что ж, я отвезу вас, куда захотите.
Он не шутил и не выглядел заискивающим. Его непринужденность меня тронула.
— А что это за место?
— О, это сюрприз! Но прежде мы заедем ко мне, чтобы оставить там Мэрилин.
— Мэрилин?
— Простите, я вас не познакомил!
Так звали его собаку.
Было около девяти часов вечера, но небо продолжало оставаться светлым. Красный «Альфа-Ромео» вернулся к началу пути. Петляя по узким улочкам Пятого округа, мы выехали на площадь Контрэскарп. Жюльен затормозил. Мэрилин выпрыгнула из машины и побежала к воротам, ведущим во двор.
Войдя в подъезд, собака помчалась наверх по ступенькам, тогда как мы поднялись на лифте. Квартира Жюльена была на последнем этаже.
Она была большой и ярко освещенной сквозь стеклянный потолок. Здесь было мало мебели, но беспорядка хватало: валявшиеся на полу журналы, разбросанная по стульям одежда, пустые коробки из-под аудиокассет «Патти Смит» и «Флитвуд Мак»… Канапе, старое кожаное кресло и снятая с петель дверь в роли столешницы. В глубине комнаты виднелись ширмы, отделявшие «гостиную» от более интимного пространства. За ними я мельком разглядела низкую и широкую кровать. Вдоль одной из стен тянулись стеллажи с книгами по искусству и детективными романами. На другой стене висела абстрактная картина, а рядом с ней — гигантская афиша фильма Вима Вендерса «Алиса в городах», слегка обтрепанная по краям. Как выяснилось, Жюльен среди ночи утащил ее с улицы.
