Тем более, что сухой порошок из тыкв стал действовать, и арбуз начал разговаривать с Санду. Что конкретно говорила злокозненная ягода, Санду не помнил. Ему запомнилось только, что арбуз дал совет не стоять на месте.
– Это Москва, дружок, – сказал арбуз.
– Тут надо Двигаться, – сказал он.
–… быть Мотивированным, – сказал он.
Так что Санду взял деньги, сел в сваю фуру, и поехал по Москве кататься. В каком-то супермаркете он купил наскоро тыкву, у которой почему-то были вырезаны глаза, рот и нос, а на ценнике было написано «Хэллоуин».
– Почему ваша уродовать тыква? – спросил он продавца.
– Иди на ха утырок, – ответил на киргизском продавец.
– Нарколыги, забарали уже, – сказал.
– Москва, Москва – сказал он.
– Одни педерасты да хипстеры, – сказал он.
– Да я эту тыкву в ее оба глаза и в рот и в нос имел, – сказал он.
Санду сделал вид, что понял объяснения на русском и напялил тыкву себе на голову. Снова поехал по Москве. Увидев гигантский транспорант над каким-то сияющим клубом, – «У КОГО НЕТ МИЛЛИОНА ПУСТЬ ИДЕТ В ЖОПУ», было написано там, – и решительно подъехал ко входу.
Ведь у Санду было целых три миллиона долларов.
Охрана пропустила его без вопросов, достаточно было показать кулек с деньгам. Сразу у входа к Санду бросились две девчонки, одна плоская, помоложе, другая черненькая, посисястей.
– Ай да костюм!!! – закричали они.
– Ибрагим, Имбрагим, мы узнали, это вы, дайте, дайте же нам для GQ интервью! – закричали они.
– Моя не Ибрагим, – сказал Санду, вращая глазами в тыкве.
– А, это вы, Султан!!! – закричали они, схватив Санду за руки и вращая.
– Моя не есть Султан, – сказал Санду.
– Сам Рамзан?! – закричали девчонки.
– Рамзан, Рамзан, – сказал Санду, чтобы от него отстали.
Девчонки взвизгнули и стали его фотографировать. Санду решился на отвлекающий маневр – бросил им в лицо горсть тыквенной пыли, и, пока шалуньи прыгали и хохотали, сбежал куда-то в глубь клуба. Там он наткнулся на туалет, где, привлеченный ровным швом идеально выложенной плитки, снял с себя тыкву и заперся. Расстегнулся, и стал брать тыкву прямо в криво вырезанный рот.
Было так себе… отверстие было не ровным, видно было, что над тыквой работал непрофессионал…
В это время дверь в туалет приоткрылась. Санду обернулся и увидел полного мужчину с шарфом и в очень узких джинсах, смотревшего на манипуляции с тыквой восторженно.
– Спецкор журнала «Афиша», рубрика «Чем живешь москвич», – сказал мужчина.
– Позвольте мне сделать зарисовку насчет этого вашего модного хо… – сказал мужчина, глядя на Санду, который не останавливался.
– А что это у вас, тыква? – сказал он и без спросу зачерпнул из тыквы сверху.
– М-м-м-м, жирновато, но легкий привку… – задумчиво прочмокал он.
– Что твоя нуждаться? – сказал Санду сурово.
– Твоя есть хипстер или педераст? – сказал он.
– Ну… как бы… ну… – скзаал мужчина жалко.
– Миллиона есть? – сказал Санду.
– Ну… эээ иии… – стал неловко размахивать мужчина руками.
– Тогда идтить в жопа! – сказал Санду непреклонно.
После чего вдохнул еще порошка, и, чувствуя, как что-то оранжевое уносит его волной в небо, а что-то мерзкое – сзади, понял, что уже не в состоянии объяснить мужчине, что он, Санду, вовсе не это имел в виду.
* * *
В Амстердам Санду приехал с опозданием на три дня и приехал на пепелище.
Бордель хозяйки сгорел, и сама она пропала. Пожарные нашли только ее тазовые кости с, – почему-то, – паяльником между ними. В городе болтали, будто ее заказала банда киллеров, которым хозяйка не доставила вовремя деньги за наркосделку. Только Санду знал, какой это бред – ведь несчастная занималась всего лишь овощами… В Португалию ехать смысла не имело, ведь Санду угнал их фуру для своего маленького бизнеса в Голландии…
Санду снял маленькую каморку на окраине Амстердама, и стал просто жить.
Днем он бродил по улицам города, вечерами заказывал в кафе чай и тыквенные пирожные. Приценивался в овощным лавках, но тыквы здесь все были сплошь вялые, малахольные… Одно слово, гниющая часть суши, закат Европы… Заглядывал в книжные магазины. Однажды Санду купил там книгу земляка, какого-то Лоринкова. Книжка была про молдаван и их вечное стремление к раю, называлась «Все там будем», и Санду заинтересовала, хотя про тыкву там не было.
Лежа на узкой кровати в номере, Санду читал и каморка его исчезала.
Поля Молдавии в известке утреннего инея расстилались перед ним накрахмаленными самим Господом Богом простынями.
Глоток свежего, морозного неба Молдавии, мерещился ему, словно стакан вина – пьянице.
Скользил по Молдавии его взгляд Днестром, извилистым, словно взгляд бабника по – женской ляжке.
Вспоминал он и холмы Молдавии, из-за расчертивших их огородов и полей так похожие на лоскутные одеяла….
* * *
Книгу Санду не дочитал.
Уже на 234 странице он, вытащив из-под кровати три миллиона долларов, загрузил их в фуру, и поехал домой, на родину.
Встретила она его черными провалами заброшенных домов, пустыми городами и виселицами на перекрестках, да одичавшими полями. Молдавия была голодной, холодной, и, – как и правильно сказала покойная хозяйка, станок для БДСМ ей пухом, – изобиловала безынициативными пидорасами.
Но Санду ехал, с трудом преодолевая направления, в которые превратились молдавские дороги. Он знал, что, возможно, впереди его ждет много бед. Вендетта, голод, злоба и зависть односельчан… Но Санду не боялся. Он знал – главное не то, что снаружи, а то, что внутри. Права оказалась его подруга Белоника.
На своем поле и тыква – ананас.
Сын Ра
Крупнейшим специалистом мира по истории Древнего Египта молдавский тракторист Тудор Афанесеску стал не от хорошей жизни.
Если бы не сын, не быть бы Тудору тем, кем он стал…
Без сына, знал Тудор, никогда бы ему не расшифровать древние и загадочные иероглифы на Карийенской стеле – эти иероглифы были в отношении тех, что расшифровал Шампольон как глаголица Кирилла и Мефодия к современному кириллическому алфавиту, – не сделать поразительно точных выводов о влиянии этрусков на развитие мореходства в Нижнем Царстве, не сделать невероятно смелых и в то же время удивительно верных выводов о наличии в войсках фараонов боевых словно, и все это лишь по письменным источникам… В Египте, а тем более в древнем. Тудор не был. Но, как он сам не раз говорил ученикам и последователям, вовсе не обязательно трахать кошку, чтобы почувствовать себя униженным. Или что-то в этом роде, что Тудор слышал о кошке, художниках и авангардистах, просто пересказал эту пословицу в своем видении. К тому же, авторитет Афанасеску в мире египтологии был невероятно высок. Ему слали телеграммы, письма и поздравления, институт в Берлине жаждал узнать его мнение относительно Междуцарствования, исследовательский центр в Женеве высылал редкие криптографические знаки самого раннего царствия с униженной просьбой обратить внимание, когда – и если, – будет время…
