Имелся ли тут некоторый элемент шантажа, трудно сказать. Возможно, да. И уж во всяком случае грибник мог резко повысить цену на найденный архив уже после отдаленного обещания его опубликовать (в сопровождении сенсационных открытий о неизвестной музе гения! Загадка В.Е.В.) Но не стал мельчить. И так уже на эти первоначально заявленные вдовой деньги можно было поменять комнату на квартиренку и затем увеличить жилплощадь жены до двух комнат, можно было бы купить машину, представлялась также возможность съездить за границу, повидать мир, или наоборот: приобрести дом в деревне.
Он решил иначе: теперь в его отдаленной комнатушке стоит наиновейший компьютер, на нем можно делать мультфильмы, выпускать книги, журналы, писать музыку, создавать живописные произведения. Ни от кого не зависеть, кстати. И никому ничего не показывать.
Ибо зачем. Не с кем говорить и некому демонстрировать.
Сбылась мечта одинокого гения эпохи глобальной помойки, его ночные вылазки по грибным местам принесли невиданные плоды. Разум восторжествовал и тут, на самом дне жизни, для кого на дне, а для кого и на вершине.
Ведь это искусство высокой пробы, талант ученого: распознать в мусорных, залежалых бумажках подлинного их автора — да еще и затем найти документальное подтверждение имени, а затем и вызнать пути к вдове!
Ночи, ночи охоты, дни творений.
Перегрев
Все знают, что такое отдых на море — это возвращение к вечной молодости. После отдыха в тех благословенных приморских местах, даже в Прибалтике, суровой и ветреной, кожа становится упругой, выравнивается, едренеет. Но Прибалтика для больных, неудачливых, каких-то пожилых аскетов, терпящих хлад и ветер и идущих поперек всем стихиям, в мокром виде от глубины, по отмелям на берег, сто мучительных метров. Нет! На юг! В жаркие местности! И терпеть крик соседей на пляже, какую-то подозрительную еду, повсеместную пьянку-гулянку, жуткую музыку из каждой их раскрытой двери, то ли автомобильной, то ли кабацкой, и все это ради ослепительного дня на море, но и ради вечера, когда горит кожа, в зеркале возникает новое молодое лицо (розовый цвет кожи есть право и закон молодости). Румяный нос, щеки, подбородок, блестящие глаза!
И выгорают волосы, возвращаясь в цвет юности, и крепче становятся мускулы от игры волн, от их соленой упругости! Прыгают в море с пирса ли, спускаются ли по ступеням осторожно, как тесто, или входят в стихию со счастьем, вздрагивая от свободы и упоения прохладой — результат один: из моря выходит рожденная только что богиня, пускай сначала не видная окружающим, но к концу отпуска она уже вылупилась, как ядро из огрубевшей скорлупы, как новая змея из старой чешуи. И рецептов множество, кремов, хотя случаются ошибки и ожоги, и кожа слезает не вся, а клоками, пятнами и тут же опаляется в месте дыр, так что загорелая физиономия становится пестрой как молодой картофель. Но это ошибка, ее затем исправляет тотальное поджаривание.
При этом тут же обитают аборигены, тусклые, пропеченные солнцем женщины с грубыми лицами, сдержанные насчет моря и солнца (вообще не купаются, загар для них это позор).
Их почему-то не касается эта эйфория, восторг насчет вечной молодости, как вообще не касается человека свое и привычное, как Лувр и Джоконда не трогают парижан, а индусы спокойно стирают в священном, полном трупов Ганге, погружаются туда — или как Сфинкс и пирамиды есть способ выживания для владельцев туристических верблюдов, и ни у кого из перечисленных сердце не дрожит от восторга на утренней заре в виду этого мира: бабы с морского побережья кряхтят, поднимаясь для трудовых мучений, парижанин не скачет заглянуть на мировой шедевр номер один, плевать, а собственник верблюда не поднимет даже глаз на небывалую, немыслимую вечную груду грубо обтесанных камней, загадочную пирамиду.
Проклятый приезд и проклятый отъезд, выражение уже из древности, слова Пушкина из его письма, конечно, и теперь портят всю картину, но это стоит того, чтобы разгрести наконец обыденную жизнь, сменить ее на нереальность, на дрожащее марево солнца и морское пространство — утром, днем, ночью. И уже на второй день, на третий, наступают хлопоты, приходит недовольство, то не так, то не эдак, заняты лежаки, орала рядом компания, громкая чужая музыка.
Вечные споры с неповоротливыми домашними, которые и не чешутся идти к морю в безопасное время, по утрам, а волокут ноги на пляж в самое пекло и угорают, пригорают.
Дети в волнах — вообще это непереносимо для родительского сердца, бдить и стоять на страже или плавать в виде секьюрити рядом безо всякого удовольствия, то и дело возня, помазать сожженную спинку, не сиди на солнце, огромных трудов стоит отослать в тенек, боже. Муж уже нашел старого своего, прошлогоднего знакомца, они пьют пиво и закусывают воблой, а обед вот он, уже скоро. Но параллельно идет процесс регенерации и обновления, ниспадает на плечи золотой плащ, высвечиваются глаза, ноги становятся упругими как канаты, и дети здоровеют на глазах, хотя не без бронхита, не без отита или хотя бы без простого насморка.
Идет и идет срок, прошла большая часть отдыха, муж вечерами уходит к этому другу (карты, вино), он тоже большой ученый, но из Питера и не по той специальности, однако сошлись. Оба баллотируются в члены-корреспонденты. Жена тоже принимает у себя на веранде подруг и друзей, дети бегают в своих компаниях весело! Вечером семья собирается, душ, тихие свары, переговоры, давайте завтра пойдем на гору с ночевкой, встречать восход солнца, Мирбала ведет как в прошлом году.
Муж не идет точно. Дети куксятся, у них свои планы, у подруги завтра день варенья и что подарить, дай на подарок и на торт.
О, стало быть на будущую ночь жена (зовут ее Вера) свободна — и вот уже она идет в большой компании в семь человек, Мирбала ведет — душа этой группы. Каждый взял куртку и подстилку, Мирбала несет замаринованную баранину, в рюкзаке у другого, вожака и лидера Сережи, позвякивают наполненные жидкостью емкости. В группе еще халда жена Сережи, затем загадочная женщина Мирбалы, в тюрбанчике и длинных серьгах, еще одна посторонняя, которая стесняется, но она одна точно знает дорогу и идет с сумочкой, вот с ней наша Вера и подружится к концу пути. И еще серьезный человек — друг Сережи — он как бы носильщик. Он волокет шампуры и мангал. Вера отвечает за кофе и что к кофе. Ура! Восторг! Дети тоже тащатся, их трое, заранее сонные и недовольные, двое Сережиных, самые ворчуны, и одна совсем небольшая, дочь друга Сережи, носильщика мангала, он ее потом возьмет на плечи, засыпающую. Поздний вечер, привал, костер, мангал, возбуждение, первый стаканчик вина, первый шампур с шашлыком (недомариновал, сокрушается Мирбала, домариновал, домариновал! — кричат женщины). Дети сомлели, песни у костра, затем все укладываются на травке, пригодились подстилки, но тут мгновенно Мирбала всех будит, опять утренняя возня с невыспавшимися детьми, девочка вообще так и дрыхнет, отец ее не будит, до чего трогательная парочка! Потом понесет на плечах спящего своего ангелочка.
Женщины на рассвете мятые, уже не те, предыдущей ночи неспящие красавицы (одна только подруга Мирбалы в тюрбанчике свежа как роза, профессионалка, стало быть, мастер лица и пробуждения, это крайне важно вообще, вечером женщина способна на все, но вот утром! Как спрятать все последствия, когда из зеркала глядит нечто! А вот женщину Мирбалы ничто не застанет врасплох, ни подъем без макияжа, ни халат и шлепанцы! Это явно! Всегда молчит при этом. Учиться у нее!).
