А мы?
Мы пожимаем плечами — да черт его знает. Сколько ни доставили нам радости без малого два проведенных там десятилетия, мы сомневаемся, что нам хватит на нынешнем закате наших дней заинтересованности и сил, потребных для восстановления дома по собственной нашей инициативе. Буде какой-нибудь общий подрядчик заново отстроит наш «старый» квартал, «Залив Голубого Краба» (перспектива при нынешнем спаде маловероятная), мы, может быть, и купим в нем новое жилище — тем паче, что рыночная конъюнктура становится все более выгодной для покупателя, а не для продавца. Скорее же всего, мы так и будем смирно сидеть в снятой нами кооперативной квартире, а то и купим ее, если флоридские владельцы захотят сбыть оную с рук по приемлемо скромной цене.
— Если, конечно, нас прежде не упекут в НЗ, — как правило, вставляет, когда разговор доходит до этого места, кто-то из нас: таково сленговое обозначение не столь уж и нечастого последнего прибежища престарелых обитателей БЦ, возведенного той же строительной компанией, что построила и его, прямо за Матаханноком, — дома «постоянного НадЗора», носящего благовидное название «Вид На Залив». Следующая остановка — могила. А тем временем, как уже выразился однажды — если он не ошибается — Дж. И. Ньюитт?..
Тем временем он выковывает в кузнице своей зашибленной головы не успевшую пока обратиться в окаменелость мысль о еще одном распродолбанном, не будь он Джорджем, СП-опусе, посвященном, постойте-постойте… Грехо- и прочим падениям? Осенним равнодрянствиям нетвердого на ногу и рассудок словоплета, кои определяются временами жизни? Временами его жизни: весной, летом, осенью — и шустро накатывающей зимой?..
Эту идею и обдумывал он, вполне бессвязно, пока Аманда (о чем она еще доложит несколько позже) починяла свою вилланель, а через пару прескучных дней наступило и 29 октября 2007 года, канун кануна Хеллоуина, который и сам есть канун Дня Всех Святых. В Стратфорде с окрестностями день этот мало чем отличался от тех, что предваряли и сменяли его: почти достаточно теплый для того, чтобы разгуливать после полудня в шортах, но затем и достаточно холодный, чтобы под вечер мы разожгли в нашей квартире газовый камин, внимая меж тем поступавшим из Пакистана, Афганистана и Ирака привычным новостям — безрадостным, несмотря на механические уверения Белого дома в том, что недавнее «развертывание» наших войск увенчалось успехом. После завтрака — в наши домашний и/или рабочий кабинеты; после ленча — к нашим обычным семинарам/трудам/чему угодно. А после обеда — на неофициальную, посвященную годовщине встречу уцелевших насельников БЦ, каковую Почти Декан Пит и Дебби Симпсон организовали в одном из зальчиков колледжа, в том, где город обычно устраивает, арендуя его, различные торжества, а колледж — общие собрания, — мы же должным образом помянули там единственных двух жертв катастрофы (супружескую чету наших примерно лет, погибшую под обломками ее псевдогеоргианского, стоявшего в «Окуневом Околотке» дома), поделились травматическими воспоминаниями и обменялись, угощаясь обескофеиненным кофе, разноречивыми мнениями о будущем поселка. А уж после этого — «домой», дабы насладиться на привычный для Тодд/Ньюиттов манер предпостельным временем: почти часом раздельного чтения (Манди удобно устроилась с очередной биографией ее любимой Эмили Дикинсон в кресле гостевой спальни, она же ее импровизированный домашний кабинет; ДжИН прилег на кушетку у вышеразожженного камина с по заслугам расхваленным первым романом молодого выскочки), засим последовало воссоединение супругов, час, посвященный портвейну и просмотру видео (в данном случае DVD с первой половиной экранизации одного из парнопоименованных, социально ориентированных chef d'oeuvres[17]Джейн Остин: что это было — «Разум и чувства»? «Гордость и предубеждение»? — во всяком случае, речь там шла об Особняках и Обыкновениях), потом объятие с пожеланиями спокойной ночи и — что касается Вашего Покорного — почти два часа сна перед первым из трех еженощных старперских пробуждений и писаний — и, наконец, то самое, к чему черепашьим шагом подступала сия помпезная прелюдия. Выйдя из освещенной ночником уборной, перейдя темный boudoir и забравшись в супружескую постель со Своей стороны (со стороны жениной левой руки, как то издавна заведено в нашем управляемом правой рукой доме, дабы при обращении супругов лицом друг к дружке «правильная» его рука оказывалась сверху и могла приласкать…), он обнаружил вдруг, что на него напало странное, сильное, невесть откуда взявшееся vertigo[18], за коим последовало
Видение/греза/глюк/все что угодно № 1
Подобие затянувшегося короткого кадра: лишенного «экшена», но до чрезвычайности яркого, трехмерного, не совершенно статичного. Зимнее солнце, садящееся над бурым болотом и серым простором открытой воды, озираемых с точки, закрепленной много выше чахлых ладанных сосен. Людей не видно, однако Зритель (неподвижный) ощущает чье-то… присутствие. И также ясно ощущает он овевающий его лицо морозный воздух, видит и слышит стереофонические косяки гусей и уток — над болотом, но ниже уровня его глаз. Общее ощущение — будоражащее и даже возбуждающее своей живостью.
Конец «видения». ДжИН не то просыпается, не то оживает, лежа пластом в темной спальне, — рядом с ним мирно посапывает супруга, чувствует он себя все еще странновато, но это приходит, и довольно быстро. Он лежит и гадает: «Какого хрена?» — потрясенный не столько содержанием «видения», никаких опасений не внушающим (рядовой приморский пейзаж, необычна в нем лишь возвышенная точка обзора), сколько его пугающей ясностью и полным сенсорным аккомпанементом, сменившим недолгое головокружение: в самом «видении» оно никак не ощущалось, а теперь почти сошло на нет, так что он не станет, пожалуй, пугать Манди до тех пор и пока (оборони Зевес) что-либо похожее не повторится. В каковом случае, пообещал он себе, он надлежащим образом проконсультируется с домашним врачом Тодд/Ньюиттов. В конце концов, его падение в на-Эйвонском доме Шекспира ничем о себе не напоминало целых три недели….
Повторений, спасибо спасибо спасибо 3., не следует ни при втором, ни при третьем мочеиспускании той ночи, спит он между ними нормально и видит нормально бессвязные обрывки снов; следующие день и ночь также проходят спокойно, и следующие, и следующие. Отсюда можно с благодарностью вывести, что беды его миновали — в том, что касается сотрясения мозга, не услужения Музе, — и спокойно вернуться к тщете, коей посвящает он будние утра, — к возне с идеей Грехопадения/Падения/Времен Жизни, к накоплению страниц и страниц, заполняемых заметками касательно того или иного подхода к ним или возможного их значения, чем он и занимается неделю за неделей, пока мир, скрежеща, свершает свой путь, а неумолимые часы продолжают безостановочно тикать. Листья все опадают и упадают, а с ними и жилищный рынок США, и индекс Доу-Джонса. Морозят первые морозы. День благодарения, первый снегопад, день Пёрл-Харбора[19], ложится первый скудный снег (ненадолго), а осень все медлит, медлит, и дни убывают, подбираясь к зимнему солнцевороту.
