Фридрих: А вообще-то… Вообще, это не так уж и много — метр в холке. Это будет… Это будет… Так… (Опускает руку к полу.)
Анаэ (поднимая его руку повыше): Ах! Какой же вы пессимист! Это будет так.
Фридрих отшатывается.
Ну да! Вот, например, вы знаете, какой у Ганса Альберта рост в холке? Ну, то есть в загривке.
Ганс Альберт покорно наклоняет голову. Анаэ кладет руку ему на загривок.
Когда он стоит на задних лапах, его рост составляет метр шестьдесят семь! А на всех четырех — не больше метра!
Ганс Альберт (обращаясь к Фридриху): На карачках, господин граф, во мне девяносто три сантиметра… На четвереньках то есть.
Анаэ: Погоди! Откуда ты знаешь? Кто это тебя измерял на четвереньках-то? Хотя… чего только не бывает! Давай еще раз! Видите?
Ганс Альберт встает на четвереньки, Анаэ измеряет его деревянным метром, показывает Фридриху.
Видите? А теперь, мой любезный Фридрих, представьте себе Ганса Альберта, покрытого густой шерстью, между ужасных острых желтых зубов виднеется красный язык, из пасти вырывается зловонное дыхание, глаза налиты кровью и желчью! Представляете?!
Фридрих (содрогаясь): Боже мой, сударыня, не слишком ли сейчас ранний час для таких видений? А вы, слышите, Ганс Альберт? Не пытайтесь меня напугать! Волосатый вы или нет, ничего у вас не выйдет!
Ганс Альберт (в изумлении): А? Что? Как?
Анаэ (хохочет): Ах, ну разве этот пригожий, богатый и любезный юноша еще и не забавен?
Ганс Альберт (вставая с четверенек, обиженно): Не вижу ничего смешного!
Анаэ: Ты никогда ничего не видишь… На четвереньках! Ну что? Мы идем на охоту, господа?
Фридрих (встревоженно): Если я правильно понял… нам надо будет отказаться от этой великолепной добычи? Это будет первый раз, когда злодей, будь он четвероног или двуног… э-э-э… ускользнет по моей же воле от моего справедливого возмездия!
Анаэ: Знаю, что вам это будет нелегко, сударь, но что уж тут поделать? Я пообещала моим подданным, простите, моим крестьянам, взять их с собой на эту волчицу. Эта дрянь сожрала у них в один присест троих самцов, потом одну самку, а потом еще и шестерых грудных детенышей. Я говорю о двуногих — о моих крестьянах! Эти люди ужасно злы на нее, на волчицу то есть, и это понятно. Сегодня наша единственная задача — найти ее и сделать так, чтобы она нас не заметила. Я поклялась, что разделю с ними радость победы!
Фридрих (ободрившись): Значит, ату ее! Ату ее! Не будем ее трогать! И эту жертву я принесу вашим прекрасным глазам, сударыня!
Они медленно выходят из комнаты. Слева слышится топот удаляющейся кавалькады, затем справа — приближающейся. На колокольне вдали звонят пять часов. Входят барон Корнелиус, его жена Адель, за ними пастор.
Пастор: Ау! Ау! Фройляйн Вайбург!
Корнелиус: Это еще что за имя?
Пастор: Фройляйн Вайбург приняла имя и титул вашей матушки полгода назад, господин граф[2]. После того как Корнелиус фон Бельдт получил рогатиной в морду.
Корнелиус: Что? Что такое вы говорите?
Пастор: Ах да, простите великодушно, господин граф, ваша сестрица последние месяцы звала Корнелиусом фон Бельдтом огромного медведя, который разорял ульи с пчелами и пожирал мед. Она говорила, что его храбрость, его упрямство, а также профиль неудержимо напоминают ей вас. (Пастор пояснительным жестом обводит рукой вокруг своего лица и снова извиняется.) Так вот, короче, когда она убила его рогатиной или рапирой, уж не знаю чем, она решила поменять имя на Вайбург, но я уверен, что это временно.
Корнелиус: Бедная сестра! Вы слышали это, Адель? (Повторяет жест пастора.) Медвежья морда! У меня! Ну и ну, лестное сравнение! Вы не находите, что это не слишком лестно для нас, нет?
Адель: Да, конечно. Но если среди родственников сходство встречается часто, оно совсем не обязательно для супругов, друг мой. Так что, следуя логике, у меня нет медвежьей морды! Впрочем, как я вижу, ваша сестрица по-прежнему погружена в охоту, купается в крови — во всей этой дикости, как обычно.
Корнелиус: Охота бывает разная, дорогая женушка, и самая дикая не обязательно груба!
Пастор: Тсс! Тсс! Тсс! Не начинайте, мои агнцы! Овечки Христовы…
Адель (перебивая его): Кстати, об овечках. Странно, но, как только я сюда попадаю, мне сразу хочется блеять. Думаю, овечки недолго заживаются здесь — в этом краю и в этом имении…
Корнелиус: Напротив! У Анаэ они доживают до глубоких седин. Да, а что это за новый ухажер у моей сестрицы, господин аббат? Это опять благодаря вам он путается у нее в юбках?
Адель: В юбках? Вы хотите сказать, в сапогах, да?
Корнелиус: Результат один и тот же. Ну так что же?
Пастор: Нет-нет, господин граф, этот бросился туда сам! А ведь он богат, очень богат! Он из саксонских Комбургов!
Корнелиус: Комбург? Мне это что-то напоминает… Комбург?
Адель: Ну да, конечно, тот высокий юноша, брюнет, с матовой кожей, кудрявый, у него еще одна прядка…
Корнелиус: Хватит! Забудьте все эти прелести, душа моя! Он был на костылях, господин пастор?
Пастор: Да, действительно, когда только приехал.
Корнелиус: Ага, значит, это он! Несчастный! Несчастный парень. Встретимся с ним через десять дней.
Пастор: Встретимся? Но, господин граф, этот юноша еще не заплатил за витраж! То есть я хотел сказать… этот юноша хочет жениться на вашей сестре!
Корнелиус: Зачем? Он ведь богат? Комбурги…
Пастор: Очень богат! Мы проверяли.
Корнелиус: Ну так что же? Может, этот бедняга не в своем уме?
Адель: Не всегда!
Корнелиус: А вот и нет! Напротив! Всегда, каждый раз он ведет себя как умалишенный!
Адель: Невежа!
Пастор: Но я ничего не понимаю в вашей перебранке, дети мои! Что мне…
Корнелиус (перебивая его): В любом случае его стоит пожалеть. Из огня да в полымя! Откуда ему было знать, бедняге, что моя сестрица начнет перебирать и сортировать наши титулы и фамилии! Бедный мальчик: поехал укрепить свои косточки, чтобы почти сразу сложить их вперемешку в погребальную урну, а перед этим еще и отдал остатки здоровья и жизни моей же сестрице. Вот это не везет, так не везет! Ужасно не повезло этому юноше! А что же сестрица?
