Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 20
Почему-то ещё первого мая на поляне, сидя на бревне, я подумала о Лёке немного растерянно: невысоко ты, птичка, взлетела. Был бы какой-нибудь принц неземной, а тут – как «сто позиций» откатает, – на плац: стрельба по мишеням… Бывало так и безо всяких разбирательств. И зачем богиня-гинекологиня всякий раз «точит нож» (на мужа? на соперницу?), грозя «дойти до штаба округа» (как минимум)? А нам приходится в обмен на свою бабскую пользу спасать карьеру её затейливого мужика, добиваясь, чтоб очередная партнёрша по «Камасутре», не дождавшись естественного финиша, с плачем покинула батальон.
Притаскиваюсь домой: осколки по всему полу (дети стекло высадили из кухонных дверей). Вовка спит крепким не совсем трезвым, но больше усталым от работы сном. Мастер цеха на военном заводе. Наорала на всех (Вовка не слышал), накормила, отправила спать, вымыла посуду, пол, легла. Перед глазами Сергей Морковников, его руки, сцепленные на Лёкиной талии. Как крепко держит её, какой он сильный… А мы с ним? Я – с ним! До чего дружно сидели на камушке: тепло шло на меня от его горячего близкого тела в распахнутом кителе; это колено, обтянутое парадной брючиной цвета морской волны, готовой меня захлестнуть… Выбежала на балкон в ночной рубашке. Внизу два мужских пьяных голоса. («Неужели нецензурное проскочило?») Рука размахнулась, да как врежет по балконным перилам, и опять ссадина. Одиноко: пустыня… Пустынно – пустырник. Выпила полфлакона: «Где ж ты мой сад, вешняя заря?» – спросилось с остервенением, с ведьминским азартом.
Из дневника: Это новое отклонение, уже земное облучение… От моих бывших «ухажёров» (говорит вдова Турсина), «кавалеров» (тётя), начитанных и эрудированных, не происходило «зажигания» (как в автомобиле, мотоцикле). Точнее, сама не вручала им ключ, которым меня, как игрушку, можно заводить. Думала, что моё равнодушие к противоположному полу – следствие главной моей проблемы. Но, к счастью, нет. Хотя проблема от этого не решится.
7
Отсалютовали праздники, отгремели парады, мы с Кукурузовой ищем ответы на унылые вопросы: кто виноват и что делать.
– Он не виноват! – выпалила я.
– Ты сегодня прямо в столбняке, – монотонным голосом психиатра отвечает Кукурузова, делает попытку переключить внимание: – А у меня Димка кота на цепь посадил после чтения: «…там кот учёный всё ходит…» Осуществил на практике. Пришлось освободить животное.
Улыбаюсь, мне легче.
… – Извините, заспалась! – вбегает наша сотрудница.
– Что-то вы, прямо, как сурок, – гудит добродушно Кукурузова.
– О, да! Я ночами бодрствую.
Вроде, бесхитростный ответ, но я в запальчивости понимаю на свой лад: поддразнивает меня, счастливая:
– Вам что, пьяные под окном мешают спать?.. – выпаливаю очевидную глупость. Это у меня пьяные матерятся под окнами, а у неё – генеральский дом, охрана…
– Я – сова, ночное существо, – объясняет миролюбиво.
Платье на ней яркое, абстрактный рисунок не отечественной выделки. Попугай ты разноцветный – злобствую про себя. Вскоре звонит по телефону Морковников. Ей. Наверное, просит выйти на прогулку: в скверик или на плац (он учит девушку стрелять в нарушение всех инструкций).
– Не могу, товарищ капитан, сверяю ваш текст, теперь у вас все частицы отдельно… – (Жаль, ответ не слышно). – …Нет, что вы, справлюсь сама… Ваше руководство здесь не поможет… Я не говорю, что вы плохой руководитель. Но здесь я подчиняюсь майору Звягинцеву… Нет, вы не правы, он «ориентируется». В своём деле, – трубку кладёт. Взявшись за голову, улыбается, ничего не видя.
– Любовь – это жизнь, – подстёгнутая двусмысленностями телефонного разговора, приступает к выполнению боевого задания Кукурузова. Веки её тяжело нависают над глазами размером не меньше, чем у тёлки. – Я со своим Василием Константиновичем познакомилась во время трудового семестра. Мы работали на равных: по очереди водили один трактор на целине. Свадьба была в студенческой столовке, живём мы вместе немало лет, уважаем друг друга. Он ценит во мне личность.
Лёка прищурилась, – от высокомерия или оттого, что близорукая? Читая, она надевает «стрекозиные» очки.
– Мы давно знаем Сергея Григорьевича, – зашептала я, оглядываясь на дверь, – у него… как бы это выразиться поделикатней, есть одна… интимная особенность…
Лёка потеряла высокомерие вместе с прищуром не оптического назначения.
– Болезнь эта есть в медицинской литературе, называется… – Кукурузова готова сообщить детали, но я пихнула её в мягкий бок: не время!
Сам «болящий» входит без стука, улыбаясь, помня их недавнюю телефонную болтовню. Садится на гостевой стул, развалясь:
– Почему вы не поите меня чаем? – во взгляде отблеск любовной лихорадки, предназначенный другой, иллюзия, будто мне.
– Ваша служба, Сергей Григорьевич, столь интенсивна, что вы нас совсем не видите.
Я спешу (вдруг, передумает) под осуждающим взглядом Кукурузовой, экономящей на чае, покупаемом в складчину, слить ему всю заварку (он любит крепкий). Его взгляд поверх чашки, специально для таких чаепитий подаренной мной ему, устремлён на Лёку. Она от чаепития отказалась и делает вид, что завалена работой: открывает один словарь, другой, но очевидно, что не столько работает она, сколько обдумывает полученную от нас горяченькую информацию. Хотя лично я не люблю двойных, тройных смыслов, признаю ясность. Белый и чёрный – мои любимые цвета. Но жизнь заставит иной раз намекнуть покруче, чтоб достало.
– Как поживает Селёженька, наш товалищ капитан? – говорю, ломая язык, не в силах сдержать эмоции: его ребёнок рыженький восхищает меня. Мой сынок старше и огорчений уже приносит больше, чем радостей.
– Ничего, растёт… Стал выговаривать «р». Играет в солдатики: «Ррота, стрройся!» Ладно, я пошёл… – Чай не допит.
Почти сразу и Лёка выпорхнула следом.
– Выяснять побежала! – Кукурузова довольно улыбается.
– Я – на разведку!
Тихо выскальзываю в коридор, крадусь до поворота. Из темноватого уголка слышу:
– Какая ещё «интимная особенность»? Самый я обычный… Лёка, ну, Лёка…
Возня, её смех. И, едва успеваю скрыться за дверью туалета, как появляется Лёка, явно вырвавшаяся из его объятий. Не видя меня, она проносится мимо, стуча каблучками. На коротенькой юбочке бантики. Ноги голые, ровные и, как у статуэтки, сверхъестественно гладкие. Я выхожу из укрытия и заглядываю в уголок. Морковников сидит на деревянном ящике для песка, прислонясь к длинному баллону огнетушителя. Наши глаза встречаются: у него шальной вид скатившегося с горы мальчишки, но чувствующего себя ещё на высотке. Закуривает, будто для того и находится здесь под табличкой: «Место для курения». Рядом на стене «Памятка»: «В случае возгорания…» Как правило, по кабинетам дымят без зазрения совести.
– Сигарету? – спрашивает довольно ехидно.
– Как вам известно, я не курю, к тому же я – общественный инспектор пожарной охраны.
Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 20
